II
Мерный стук колёс убаюкивал
скрипучей колыбельной. Стоило трамваю разогнаться, как обшивка
вагона хлопала железными крыльями на ветру — того и гляди, что
взлетит механическое чудище, посыплются шестерни...
Проклятая морось — не поймёшь, то ли
снег, то ли дождь, — сеяла всю ночь и прекратилась под утро. Но
тучи остались, сжимая Ньив-Дармун в стальных объятиях.
Сидя в конце вагона, они с салагой
смотрели в разные стороны. За мутными стёклами проносились пустые
остановки, вывески мелких контор и дымящие вдалеке заводские трубы.
Столичные лёгкие были черны, как нутро курильщика. Сердце же —
гигантский двигатель, качавший солнечное масло вместо крови.
За годы, проведённые здесь, Никлас
научился смотреть в суть и видеть ржавый довоенный остов под слоем
глянцевых афиш. Ньив-Дармун был для каждого свой: он, как зеркало,
отражал людские души — заветные желания и потаённые страхи. Для
Никласа он сбрасывал блеск и уже не притворялся местом, где
сбываются мечты о лучшей жизни. Город видел его насквозь и отвечал
тем же — честностью.
Наконец, вагон остановился у
Норберт-плаатс, и они с Тейном зашагали по широкой улице. Говорили,
в основном, о будущем рейсе. Никлас обмолвился, как звонил в офис
«Аэр-Републик», и там подтвердили его опасения. Вылет откладывался
на неопределённый срок: в лучшем случае — пара дней, если шторм
пройдёт стороной, а в худшем — кто знал? Оставалось следить за
сводками новостей.
— Думаешь, в небе было бы лучше?
— Может, и так. — Никлас пожал
плечами. — Хрен его знает теперь, где лучше.
Он понял, о чём спрашивал салага. За
штурвалом он мог отвлечься от безрадостных мыслей и, пусть на
время, заглушить вину перед Рине. Поэтому Никлас не захотел
оставаться дома в окружении безмозглых кошек. Он ненавидел сидеть
сложа руки. Даже если от его участия мало что зависело.
Разговор по-прежнему не клеился. В
тишине миновали площадь, окружённую новыми высотками, и свернули в
проулок, что вёл к республиканскому военному госпиталю. Белое
здание высотой в три этажа тянулось на много ярдов вперёд, как и
внутренний двор с хитросплетением асфальтовых дорожек. Эйвер
заботился о ветеранах — даже спустя четверть века после окончания
войны с имперцами. Причём, забота эта настолько бросалась в глаза,
что упрекнуть правительство никто бы не рискнул. Здесь таких, как
Тейнов старик, ждали с распростёртыми объятиями.