— Так! Дальше — я сама! — Катталин
заметила, что муж потянулся к поясу ее велошорт. — А ты — лезь в
свою бочку, а то вода остынет!
— Я же только помочь...
— Вот и спасибочки... Не хватало еще
нам у Оленцеро в ванной оргию устраивать! Потерпи!
— Ладно... Зачем из меня, прям,
маньяка какого-то делать... — проворчал Йон, прекрасно понимавший,
что с этим делом действительно лучше слегка повременить, но на
всякий случай принимая слегка обиженный вид.
— Вот и молодец! — ведьма ласково и
вполне многообещающе поцеловала мужа и, избавившись от остатков
одежды, с громким плеском нырнула в свою купель. — Как же
хорошо!
Йону ничего не оставалось, как
последовать ее примеру. С удовольствием потягиваясь в горячей
ароматной воде, он почувствовал, как накопленная за день усталость
постепенно растворяется, наполняя гудящие мышцы силой и энергией.
Настроение тоже мгновенно подскочило до отметки “отлично”. Он
макнулся с головой, вынырнул и вдруг неожиданно для себя негромко
запел:
Э́не ма́йте, э́не ма́йте,
Э́не ма́йте, Каттали́н...
Шекула́ко та бети́ко,
Га́льду са́йтут
Катталин![1]
— И что это мы поем? — подозрительно
откликнулась из своей бочки молодая ведьма.
— А разве это не грустная народная
песня о любви к девушке по имени Катталин?
— В каком-то смысле... А что там
дальше, не напомнишь?
— Честно говоря, понятия не имею! А
что? — Йон почувствовал неладное.
— Если коротко, то героиня песни, по
досадному недоразумению, моя тезка, пошла на пруд прогулять свою
ручную уточку, и неожиданно утонула. И теперь лежит на кладбище,
удобряя цветочки.
— Ой!
— Вот тебе и “ой”! Меня в детстве
братец этой песней просто достал... Был у него период особенной
вредности в подростковом возрасте.
— Не сердись, я же не знал...
— А я не сержусь... Пока. Только ты,
лучше, эту песню больше не пой.
Вдруг взгляд Йона упал на
классического резинового утенка, украшавшего полку с полотенцами.
Легкое движение руки, и игрушечная утка спрыгнула со своего насеста
и горделиво закачалась на поверхности воды прямо перед носом
Катталин.
— Я только хотел уточнить, про уток
тоже нельзя петь? — невинно поинтересовался он.
— Ах так, дразнишься, значит?! —
Катталин возмущенно выпрямилась, зачерпнула пригоршню воды и, помяв
ее в ладонях, словно лепя снежок, метко запустила водяной ком в
довольную физиономию мужа. — Вот тебе!