Порохов огляделся по сторонам, рассмотрев блестящий снег, и заявил:
– В рубахе, не рубахе, а солнце ведь обманчиво. Сейчас самое время, чтобы ему поверить и слечь на неделю в кровать.
– Эх, не знаете вы, Виктор, что такое настоящий холод.
– И я не вижу в этом ничего дурного.
– А мороз там приходится как нельзя лучше.
– Отчего же? – удивился Порохов.
– Он от гниения спасает. А там, где я был, мясные туши прямо на вокзале сложены, ждут, когда заберут их сюда, в столицу, но увозить их не торопятся. Сейчас они зиму полежат, а дальше что? Летом всё сгниёт, пропадёт мясо. Зря только скот закалывали.
От этих слов Порохов невольно подумал про заколотого в парке массивного человека в плаще, оставленного там на сохранение морозу.
– Об этом ли сейчас стоит думать? – протараторил он, когда, залезая в экипаж, вновь обернулся в сторону железной дороги. Он словно что-то надеялся увидеть. Или кого-то. Может быть, целью этих поисков была та девушка, которую он заметил на перроне, но, опять поймав себя на этой мысли, он резко вернулся в сознание.
Вскоре вокзал совсем исчез из виду, а бойкая повозка неспешно неслась вдоль засыпанной снегом дороги, оставляя за собой неглубокий след, протянувшийся на несколько километров. Мимо её окон проносились смазанные от скорости лица горожан, не обращавших никакого внимания на невзрачный конный экипаж, разрезавший город на две части холодной полосой, оставленной на девственно утреннем снегу. Эти зрячие слепцы проминали снег, попадавшийся им под ноги, расхаживая по ничего не подозревающим улицам, пока тайно властвующие над ними пассажиры, вольно развалившись на сидении, обсуждали произошедшее за те месяцы, что Мастер, которого, кстати, звали Владимир Петрович Переломов, но о чём было не принято говорить, чтобы не нарушать ту самую черту, которая отделяла правителя от подчиненного, был вынужден скитаться по стране. И, как показала практика, за это время изменилось многое.
От историй Порохова Мастеру казалось, что стоило отправить на поезде кого-то другого вместо себя, чтобы у него была возможность разобраться со всеми проблемами по мере их поступления, но он понимал, что никто, кроме него самого, не должен был попасть к столь высокопоставленным людям, с которыми ему пришлось общаться. Не то чтобы он опасался, что его подопечных могут просто не впустить в столь важные для их замыслов кабинеты, или сомневался в наличии у своих подчиненных навыков, необходимых для успешного проведения важных переговоров. Скорее, тут дело было в другой причине, которую он никому не спешил разъяснять.