, конечно, ты удостоишься такой
чести.
Калин вскинул бровь.
– С меня что, шкуру потом снимут и на стенку
приколотят?
– Если заслужишь. Поднимайся. Вот твоя кровь, – вынув
из-под ритуального ложа глиняную посудину, шаман всунул её в
руки Калина.
Калин заглянул внутрь. Тёмная жидкость слегка
переливалась перламутром.
– Это точно кровь? – с подозрением взглянув более
пристально, прищурил он глаз и даже принюхался. – И что мне делать
с ней?
– В святилище сходишь потом и дар предку, чей знак на
тебе, преподнесёшь. Иди к родичу своему, он всё расскажет, как
делать надо.
Калин направился к Хузару, а шаман – к вождю. Они
беседовали довольно долго, но очень тихо, и мальчик ничего не
расслышал из того разговора. Понятно же, что речь о нём, и от этого
желание знать давило душу. Неизвестность нервировала. Пугала.
Злила.
Пока Калин напрягал уши, пытаясь разобрать, о чем
говорит вождь с «Длинным», Хузар рассказывал про то, как с
достойных воинов снимают кожу, выделывают её и хранят в святилище.
Там же хранятся и их черепа, которые впоследствии используют при
различных ритуалах, а по узорам читают о жизни Великих. Каждый
житель Ковчега мечтает попасть после смерти в святилище, но удаётся
это мало кому. Всё это Калин слушал так, в пол-уха, больше
переживая не о далёком будущем и своей изукрашеной шкуре,
приколоченной к стене, а о дне сегодняшнем и о планах вождя на его
счёт. Тарна, судя по её виду, тоже была вся во внимании, но ей, в
отличие от Калина, беседа та была вполне слышна.
– Чёрт, – зло буркнул паренёк, окончательно
расстроившись из-за неведения.
Хузар вопросительно на него уставился и, видя, что
мальчишка пялится в сторону правителя и совершенно его не слышит,
треснул того по уху.
– Ай! – вскрикнул Калин от неожиданности. –
Сдурел?!
Беседующие у трона, замолчав, обратили своё внимание
на тихую потасовку. Хузар, заметив взгляд вождя, вытянулся в
струнку, но тут же расслабился, получив одобрительный
кивок.
– Что ты понял из услышанного? – спросил Хузар,
угрожающе повиснув над мальчиком.
– Что такими темпами через год на мне места живого не
останется, – хмыкнул Калин в ответ. – Весь засинюсь к чёртовой
матери, а когда ласты склею, меня выпотрошат и шкурку мою
приколотят к стенке для поучительного обозрения будущих
поколений.
Лицо вождя исказила гримаса непонимания, а затем
гнева.