Позже, уже в тридцатые, в гробу сняли и её собственного сынишку от первого брака. Первый мамин муж был сыном известных волжских заводчиков, и в сталинские времена его постигла та же участь, что и других, ему подобных. А позже мама снята в армейской гимнастёрке с кубиками в петлицах рядом с чернобровым красноармейцем в форме сержанта. Моего будущего папу привезли к ней в медсанбат, и больше они не разлучались.
Впрочем, и по отцовской линии не всё срасталось с рабоче-крестьянским происхождением. Любой предмет в руках папы издавал мелодию: бампер, крыло автомобиля, даже стена. Помню, он наигрывал мне «Во саду ли, в огороде» то на венике, то на бутылке от ситро, ударяя палочками по разным её участкам. Гитары-мандолины-трубы, а также аккордеоны-фисгармонии, позже и моё пианино, к которому, кроме меня и папы, подходить никому не дозволялось, под его пальцами наяривали всё, что заказывалось. А иногда из-под чёрных и белых прямоугольников клавиш струилась такая упоительная музыка, что все вокруг замирали и, если в красном уголке завода звонил телефон, обступившая старый рояль шоферня попросту выдёргивала телефонный шнур из стены.
Моя Юлька в Деде души не чаяла. Возвращаясь с работы, он торжественно вручал ей то перламутрово-синего жука в спичечном коробке, то мятный пряник или вожделенный пломбир, который Юлька слизывала под его мужественным прикрытием – мороженое запрещалось в силу опасности для Юлькиного здоровья.
Ах, мало мне досталось от папиных талантов. Лицом я, пожалуй, напоминала его. Но куда моим бровям до его разлёта, а глазам до его колдовских омутов. И всё равно: случись потеряться, кто-нибудь из многочисленных папиных знакомцев обязательно привёл бы меня если не к нему на работу, то уж домой-то наверняка.
Одно было плохо. Кроме явно средиземноморской внешности, что легко привлекала мужской пол (это было хорошо), в наследство я получила и его излишне мягкий характер. Который сводил на нет все мои потуги отстоять собственные интересы. И уж это-то никуда не годилось. Как у папы возле его гаража толпились приятели, которым он в чём-то помогал в ущерб свободному времени, так и меня доставал с десяток подруг. Те сбрасывали мне свои необязательные для меня наряды за, в общем-то, запредельную цену, – недосуг же бегать по комиссионкам и толкучкам, где можно приобрести что-то не из маспошива. Правда, деньги можно было отдавать частями, и в этом таился существенный плюс. Хотя, когда мы отправлялись обедать, выныривал как чёрт из табакерки и скрытый минус: платила за всех тоже я. Поскольку чувствовала в этом мучительную желательность – подруги постоянно плакались о материальных проблемах, а я таким образом как бы погашала свои негласные проценты.