Папу как начальника аэродрома поселили там вместе с семьёй: мамой и моим сводным братом, на четырнадцать лет меня старше. Там я и родилась.
Брат мой был так счастлив в Забайкалье, как только может быть счастлив четырнадцатилетний подросток, сросшийся с велосипедом на забайкальских сопках либо с лыжами и коньками на вольных просторах военного округа, где в радиусе трёхсот километров он был единственным ребёнком в составе гарнизона.
– Знаешь, какая там красотища? – брат смотрит куда-то вглубь своих воспоминаний. – Сопки и Байкал, куда я летал на папкином самолёте, – лучшее, что довелось мне увидеть!
Родители, перебивая друг друга, взахлёб рассказывают мне снова и снова историю о том, что, когда я была нескольких месяцев от роду, условия выжить маленькому ребёнку в таких экстремальных погодных условиях (летом – до плюс пятидесяти, зимой – до минус пятидесяти) были минимальными.
– Твоя люлька была возле печки, а в метре от печки стояла бочка с водой, покрытая корочкой льда… – рассказывала мама.
– И тогда я подал рапорт на дембель, – продолжает папа, благо это совпало с хрущёвским сокращением в высшем офицерском составе. Иначе никуда бы не отпустили! И был бы я вечным лётчиком в нашей тьмутаракани, а мамочка – вечным завхозом аэродромного хозяйства, а ты училась бы с бурятами и китайцами в местном интернате и прилетала бы домой на выходные на моём самолёте, – смеясь, констатирует папка.
Фраза эта западает мне в память и всплывает много-много лет спустя, сегодня, и начинает своё брожение в мозгу, и печатает этот текст на виртуальной клавиатуре моего иврито-английского компьютера.
Фраза эта побуждает меня, отбросив все другие дела, построить виртуальную жизнь, которая могла бы…
1972 год. Помещение паспортного стола одного из московских городских отделений милиции. На полу разложена огромная карта Советского Союза. Мы – это я, начальник паспортного стола и молоденький лейтенантик-милиционер – уже полчаса ползаем по карте, её забайкальской части, в поисках места моего рождения. Паспорт свой я умудрилась потерять на втором курсе Бауманки, а в отделении милиции всё никак не могли определиться с местом, где меня угораздило родиться.
– Как ты говоришь: Укурей? (Хохот.)
– У всех людей как у людей, а у тебя У-ку-рей?
Хохочем уже вместе.