Всё это происходило беззвучно, словно в немом кино.
Николай Фёдорович прошептав: «Сплю я, что ли? Чертовщина какая-то!», потёр глаза, пытаясь избавиться от морока.
А когда их снова открыл, никакого луча не было, и непонятное сооружение не висело над теплоходом…
Привидится же такое.., прошептал он с сомнением.
Постояв некоторое время в раздумье, он позвал вахтенного матроса.
А когда тот появился, приказал:
– Игорь, сбегай-ка на корму, и посмотри всё ли там в порядке? И быстро назад!
– Сделаем, Николай Фёдорович, – ответил матрос, и скорым шагом направился к корме.
Старпом, не покидая мостика, стал с волнением ждать его возвращения. А голову продолжала сверлить мысль – померещилось мне, или нет?
Не дожидаясь доклада вернувшегося матроса, старпом быстро спросил:
– Ну, что там? Почему так долго не возвращался? Что-то увидел?
Глаза старпома выжидательно смотрели на матроса.
– Всё нормально Николай Фёдорович. Шлюпки на месте – зачехлены. Посторонних тоже нет, даже влюблённых парочек…
– Спасибо! Можешь быть свободным.., пока.
Старпом ещё постоял, посмотрел на фосфоресцирующий пенный след от винтов, и опять тяжело вздохнув, вернулся на командный мостик.
Ничего не сказав механику и рулевому, всё также задумавшись, он достал вахтенный журнал, и медленно открыл.
Затем, встряхнув головой, словно освобождаясь от сомнений, казённым слогом записал:
«В двадцать три часа семь минут московского времени наблюдал над кормой странное сооружение. Из него бил луч света, и, кажется… Он зачеркнул слово „кажется“, и написал – и вдоль него на судно, в районе вертолётной площадки, спустились несколько, похожих на людей, существ».
Закончив писать, он с чувством выполненого долга, закрыл журнал.
Набрав номер телефона начальника службы безопасности, он вкратце рассказал о происшествии, свидетелем которого стал. Под конец разговора он спросил:
– Как думаете, Вениамин Семёнович, стоит будить капитана?
– Успокойтесь Николай Фёдорович. Думаю.., не стоит. Утром разберёмся.
Старпом почувствовал в ответе начальника службы безопасности какую-то недоговорённость, или, вернее, сомнение в здравом уме старпома.
Может, правда, мне всё это показалось, и я поднимаю шум на пустом месте, пожав неопределённо плечами, спросил себя Николай Фёдорович? Или у меня что-то с психикой?
Так, до конца вахты он и просидел на диване, не произнеся ни слова.