– Садитесь за стол, сынки, я сейчас, – сказал Петрович,
направляясь вглубь дома.
Стас с Васей сели за большой стол, рассчитанный по меньшей мере
человек на шесть, и стали ждать хозяина сего жилища, облокотившись
локтями на столешницу, накрытую немного посеревшей от времени, но
тщательно выглаженной скатертью. Старик откинул угол лежащего на
полу коврика и открыл притаившуюся под ним дверцу в подвал. Затем
он спустился вниз по лесенке и позвякивая банками принялся копаться
там на полках, поочередно извлекая и ставя прямо на пол
трёхлитровую банку с огурцами, затем маленькую баночку с грибами,
и, наконец, пол-литровую бутылку водки.
Гости же в это время не упустили возможности детально
рассмотреть внутреннее убранство дома. Сказать, что царящая вокруг
обстановка была старой – значит, не сказать ничего. Обстановка
просто источала дух старины. Вся мебель была деревянной, прочной,
на толстых круглых ножках. В углу напротив стола расположилась
царица всех старых русских домов – большая, выложенная из кирпича
печь с полатями, на которых лежали подушки и цветастые лоскутные
одеяла. На стене висели старые резные деревянные ходики, ритмичными
постукиваниями отсчитывающие секунды. У Стаса с Васей сложилось
впечатление, будто они провалились лет эдак на сто назад.
Единственное, что выбивалось из интерьера, это стоящий на комоде
ламповый телевизор, накрытый сверху скатертью с ручной
вышивкой.
– У меня тут не роскошно, – сказал Петрович, расставляя на столе
поднятые из погреба банки, – но, как говорится, чем богаты, тем и
рады. Привык я ко всему этому, вросло оно внутрь меня, словно
дерево вростает корнями в землю.
Затем старик направился к стоящему возле стола большому буфету,
открыл скрипящую деревянную дверцу, и начал доставать оттуда белые
тарелки с цветочным рисунком, гранёные стеклянные стаканы и
начищенные столовые приборы. Посуда также была очень старой на вид,
немного потрескавшейся и потерявшей былые краски, как и всё
окружающее.
– А как Вы тут, Василий Петрович, оказались? – спросил Стас. –
Мы решили, что здесь всё заброшено давно.
– Я тут один живу уже, значит, лет двадцать. Все постепенно в
город перебрались, после того, как колхоз наш прикрыли. И жена моя
с детьми. А я, значит, тут остался, не смог бросить это всё.
Родился я тут, и вырос, вся жизнь моя в Труженике прошла. Даже
помню, что раньше здесь был вовсе и не Труженик, а деревня Зайцево,
– сказал старик с грустью и взялся за бутылку. – Давайте-ка по
одной за знакомство, значит, а потом вы мне расскажете, что за
вражина на нас нападать решилась.