Он знал, что человек, стоящий снаружи, без приглашения
не войдет — хотя тяжелая бронированная дверь открыта, сам
отпер ее с пульта десять минут назад. У человека,
стоящего снаружи, свои представления о хороших манерах.
Мужчина с натугой отодвинул дверь.
За дверью была ночь. В этом мире всегда — ночь.
По крайней мере, для таких, как он, подземный житель.
— Здравствуй, — поздоровался мужчина с освещенной
прожектором, закутанной в плащ фигурой.
Отступил в сторону, приглашая войти.
Гость кивнул — одновременно здороваясь и благодаря
за приглашение. Вошел.
— Ты задержался. — Мужчина старался, чтобы голос
звучал бодро. — Я ждал тебя двумя неделями раньше.
— Дорога не становится лучше, — отозвался
гость, — а я не становлюсь моложе.
— Откинул капюшон плаща.
И впрямь постарел, отметил про себя мужчина. Он каждый
раз почему-то ждал, что гость придет не один, приведет
преемника. И каждый раз в своих ожиданиях
обманывался.
— Сколько? — Гость, как обычно, долгими вступлениями
не утруждался.
— Двое.
— Ты обещал троих.
— Я ничего не обещал. — Мужчина прибавил
в голосе металла.
Недолгая игра в гляделки, как обычно, закончилась
ничьей.
— Что ж, двое так двое. Идем. — Вместо того чтобы
снять плащ, гость запахнулся в него плотнее.
— Ты можешь отдохнуть, если хочешь.
— Не хочу. — Тоже привычный обоим ритуал.
Мужчина кивнул. Прошел в тамбур и надавил светящуюся кнопку
лифта.
Эри
Эри брела по заснеженной дороге. До недавних пор она
думала, что любит снег.
Ей нравилось наблюдать за кружащимися в свете
бункерных прожекторов снежинками, нравилось погружать ладони
в холодное пушистое покрывало —
и выдергивать их, взвизгивая и обдавая снегом тех,
кому не повезло оказаться рядом.
Это было очень весело — ведь Эри знала, что с прогулки
вернется в тепло и уют. Ладони согреются быстрее, чем она
вспомнит, что они замерзли, снег на шапке и воротнике
пуховика растает, и единственной досадой, портящей настроение,
будет ворчание Любови Леонидовны — ну как ты себя
ведешь, Эри! Ты самая взрослая, семнадцать лет! Ты должна
подавать пример. Еще вчера ей казалось, что на свете нет
ничего более противного, чем ворчание старой воспитательницы.
Сейчас Эри пробиралась по дороге, по щиколотку утопая
в снегу и гадая, как далеко сумеет уйти прежде чем
замерзнет насмерть. Снег уже не казался ни красивым,
ни пушистым. Единственным ориентиром служил санный след,
проторенный три ночи назад адаптской повозкой — с тех пор
его изрядно засыпало, едва различим в темноте. Фонарик Эри
решила пока не включать, экономила заряд.