— Вот! — словно обвинение, бросила она Григорию
Алексеевичу — тот вовсю улыбался Эри. — Это
именно то, о чем я говорю! Ты ведь тоже сейчас
почувствовал необъяснимую симпатию?
Врач перестал улыбаться. Нахмурился. Вместо доброты, как
и Елена, зазвенел напряжением.
— Хочешь сказать, что Эри это делает сознательно?
— До недавнего времени полагала, что она слишком
наивна для этого. Но чем дальше, тем все более убеждаюсь: да.
Совершенно сознательно.
Взрослые остановились и смотрели на Эри. Она тоже
остановилась, растерянная — прием, до сих пор
не дававший сбоев, вдруг перестал работать.
От неожиданности Эри даже звенеть перестала.
— Надеюсь, ты понимаешь, что девочка
ни в чем не виновата? — Григорий Алексеевич
привлек Эри к себе, она с готовностью прижалась щекой
к белому халату.
— Разумеется, — процедила Елена. — Чьим генам она
обязана этой способностью, можешь не напоминать.
Григорий Алексеевич вздохнул.
— Эри, пойдешь на ручки?
Девочка с готовностью закивала, врач поднял
ее и усадил к себе на шею.
— Прекрати баловать! — рассердилась Елена.
— Это не баловство. Эри напугана, не меньше, чем
мы с тобой. Для того чтобы это понять, не нужно быть
эмпатом... А что касается ее способностей — тот
парень так не умел. Чужие эмоции он слышал —
у нас было время убедиться, что Эри тоже их слышит.
Но передавать свои...
— Кирилла он, тем не менее, спас, —
недовольно возразила Елена. — Именно посредством передачи
эмоций, если верить твоим словам.
— От своих слов я не отказываюсь. Но,
видишь ли... то, что парень тогда сделал, для него было высшим
пилотажем. Отняло кучу сил, он потом сутки без сознания лежал.
А у Эри — пятилетней малышки! — это выходит,
судя по всему, легко и непринужденно.
Елена нервно засмеялась:
— Ну, что поделать! Новый виток спирали. Причудливая игра
адаптских генов.
— Лена. — Григорий Алексеевич снова остановился.
— Я понимаю, что ты ненавидишь этого парня. Но,
пожалуйста, хотя бы Эри постарайся судить непредвзято.
— Я давала повод усомниться в моей
непредвзятости?
— Даешь. Сейчас.
Эри, из всей беседы взрослых понимавшая лишь отдельные
слова, приготовилась зареветь. Она не любила, когда взрослые
ссорились, а звуки от них сейчас шли именно в этой
тональности. Но тут Григорий Алексеевич остановился —
перед дверью, ведущей в комнату Елены Викторовны.