* * *
Когда я был молодой, я разносил газеты и журналы.
Ну да, да. Как настоящий будущий миллионер.
Правда, я разносил их позже, чем обыкновенные будущие миллионеры. Они всегда занимаются этим в детстве, а мне было уже за двадцать.
Не могу сказать, чтобы мне было противно это занятие. Всё-таки это легче, чем работать, например, официантом. Основная часть работы приходилась на утро. «Вам журнал!» – пальцем на кнопку, во все двери, на лифте, через три ступеньки. Город весь в дыму, телефоны только-только начинают звонить, газеты свежие, чёрно-белые, в строчку, и я первым узнаю все новости. Я не раз думал над тем, как бы это можно было использовать, но так и не додумался.
Восемь часов утра, я разношу журнал «Хорошие деньги». Тогда это был просто один из множества финансовых бюллетеней, но мне очень нравился этот журнал, в нём определённо уже и тогда было что-то особенное. Хотя я не всегда понимал, что там написано, некоторые вещи были мне интересны. Например, я узнал, что фунт стерлингов называется «кабель», потому что котировки передаются по трансатлантическому кабелю. И редакция журнала «Хорошие деньги» была мне наиболее симпатична. Там работали самые красивые девчонки, они наливали мне кофе, я шутил и чувствовал себя просто отлично – спокойным, свободным и полным возможностей.
Неудивительно, что именно там однажды после работы (было около одиннадцати утра) мне пришла в голову удивительная мысль. Дверь в кабинет редактора была открыта. Я постучал по косяку.
– Войдите! – сказал редактор.
В ту пору Дэви Заприжо только что стал главным редактором журнала «Хорошие деньги». Когда он сменил на этом посту Мури Лахомбера, все сразу подумали, что Дэви быстренько развалит журнал, а потом и сам испарится. Никто не мог даже предположить, что Дэви сделает журнал самым авторитетным финансовым изданием мира и будет его бессменным руководителем на протяжении полувека. Если бы кто-нибудь так сказал, его бы просто подняли на смех, так легкомысленно выглядел Дэви в то время.
Дэви тогда был совсем молод, ему было двадцать пять лет, он ходил в коротких брюках, из-под которых виднелись носки в красно-белую полоску, в галстуке в красно-белый горошек, волосы у него на голове росли как попало. Дэви часами расхаживал по кабинету, побалтывая ложечкой в чашке с кофе. Он обожал говорить по телефону, причём пальцами одновременно запутывал провода – своими длинными, тонкими, розовыми пальцами. Кому он звонил? А всем. Дэви звонил рекламодателям и директорам заводов, он звонил в мэрию Нью-Йорка, и в новооткрытую больницу, и в местную пиццерию, и своему приятелю Алану Гринспену по прозвищу Гробовщик. Словом, от телефонных разговоров Дэви было за уши не оттянуть. Он с жаром предавался телеболтанию, и сотрудники, которые после ухода Лахомбера месяца два обсуждали, когда и кто сменит Дэви, вдруг с удивлением обнаружили, что журнал становится лучше. Что-то в нём появилось неожиданное. Возможно, это была дисциплина; возможно – вдохновение. Иногда эти вещи трудно различить, и тогда говорят «благородство».