– Послушайте, Сократ, – сказал я, – а вам не кажется странным, что здесь всего два врача? Как вообще они нас лечат?
– Два врача? О нет, мой друг, врач здесь один – Гиппократ, да и тот… Бестия скорее медсестра, чем врач, – мне послышалось в его голосе злорадство. – Что касается лечения, формально нас никак не лечат. Никаких лекарств, никаких обследований, ничего такого. Однако…
Он жестом поманил меня к себе и, когда я подошёл, зашептал мне прямо в ухо:
– Я уверен, что они добавляют что-то в пищу. Возможно, что и в воду. Не спрашивайте, я не знаю что и как это на нас влияет. А в изоляторе, по-моему, они проводят какие-то эксперименты. Пока у меня нет никаких доказательств, но я обязательно их найду.
Я выпрямился и посмотрел ему в глаза: они как-то странно блестели. «Всё-таки он действительно болен», – подумал я, а вслух сказал:
– Я вспомнил, что Златовласка сделала мне укол, когда я только очнулся. Вы говорите, никаких лекарств?
– Ах, это. Да, после приступа они что-то вкалывают нам. Кажется, обезболивающее.
– Понятно. Далеко нам ещё идти?
– Почти пришли.
– А здесь водятся какие-нибудь животные?
– Говорят, что олени есть, лоси, кабаны, однако лично я видел только зайцев и лис. Желаете поохотиться?
– Нет, что вы. Зачем убивать без нужды?
– Вы правы, мой друг, незачем. Однако человечество во все времена, не считая первобытности, только этим и занималось, и я не об охоте. Вот вы говорили, что духовная сила способна изменить реальность. Может быть, и способна, но до сих пор она мало что изменила. Победил не Иисус, а звериная сила в лице церкви.
– Тем не менее первые шаги сделаны. Человечество постепенно отказывается от ненужного насилия. Это долгий и болезненный процесс. Эволюция. Ребёнок в первые годы жизни не понимает, что хорошо и что плохо. Он мучает кошку из любопытства, он не знает, что ей больно, в нём нет сострадания. Как говорил настоящий Сократ, зло – это незнание добра.
– Вы – оптимист, Есенин.
– Пожалуй.
– Однако я не верю, что человечество сможет жить без насилия.
– Почему? Вы, например, можете?
Тем временем дорожка вывела нас на большую поляну, пестрящую разнообразными цветами, названий которых я не знал или не помнил, если не считать ромашек и одуванчиков. На противоположном краю стоял продолговатый бревенчатый домик с двускатной крышей из деревянной черепицы, а рядом с ним – открытая веранда.