— Так, значит!? — заорал он, заставив
Снегурочку обернуться. — Горячим тебя не кормить, да?! А ну,
сука!
Он неуклюже прыгнул к обглоданному
телу Аленки Виртонен, даже в смерти все еще сжимавшей покрытый
черной кровью нож. Прижался запястьем к обломанному лезвию, с силой
надавил. Было почти не больно.
С окровавленной рукой вместо оружия,
он встал, шагая навстречу Снегурочке. Та завертелась вокруг, то
подаваясь вперед, то отпрыгивая обратно. Жадно клокотало звериное
горло. От нетерпения Снегурочка жалобно поскуливала. Кровь уже
пропитала рукав «энцефалитки» до локтя, когда она, не выдержав,
кинулась к Потапову и присосалась к открытой ране, подобно огромной
белой пиявке. Только тогда Потапов почувствовал настоящую боль.
Тупые треугольные зубы жадно терзали разрезанное запястье. Красные
пятна, перепачкавшие оскаленную морду лиха, казались
ненатуральными. Напрасно Потапов отчаянно бил свободным кулаком в
рыхлое тело кровососа. Снегурочка только сильнее впивалась в рану.
Когда же она, наконец, оторвалась, Потапову показалось, что жизни в
нем осталось на самом донышке. Под коленки точно ударил какой-то
невидимый шутник — учитель рухнул на землю, как мешок с ветошью.
Рядом на четвереньки опустилась перемазанная кровью Снегурочка.
Выгнув спину, она зарылась грязными пальцами в прогретую пыль и тут
же вновь распрямилась. Из объемистого живота донеслось громкое
урчание. Безгубая пасть распахнулась, выплескивая наружу сгустки
свернувшейся крови и не переваренные куски гнилой плоти. Снегурочку
рвало так долго, что Потапов успел наскоро перетянуть поврежденную
руку оторванным рукавом. Кое-как встав, он доковылял до факела.
Непослушными пальцами вытащил из кармана зажигалку...
Шатаясь, как пьяный, подошел к Снегурочке и ткнул огненной
палкой прямо в грязно-белую паклю волос. Полыхнуло так, что не
ожидавший этого Потапов едва не упал. Над улицей пронесся визг,
протяжный и жуткий…
Сколько времени он провел, отрешенно
пялясь на горящее тело лиха, Потапов не знал. Опомнился лишь, когда
увидел, что пустынную улицу Марри, точно призраки, заполнили
скрюченные старостью фигуры. Среди них, зажимая ноздри
окровавленной тряпкой, стоял и дед Хилой. Потапов ткнул потухшим
факелом в чадящие останки.
— Вы свободны! — крикнул он старикам.
— Теперь вы свободны!