Не до конца опущенное стекло давило в подбородок, но удерживать
голову сил не было. Ветер немного остужал кожу на лице, приводя в
чувство, отрезвляя, выдувая через уши плавающую в мозгу муть. Когда
«Волга» набирала скорость— например, съезжая с горки, — картинка
смазывалась, превращаясь в мельтешение черных полос и солнечных
просветов между ними. Именно по просветам, становящимся все уже и
тоньше, Юра понял, что на улице вечереет. Пересилив себя, он вновь
нырнул в мешанину запахов душного салона.
— А сколько сейчас времени? — с трудом сфокусировавшись на Люсе,
спросил он.
— Много.
Не дождавшись, пока Люся созреет для нормального ответа, Юра
попытался достать мобильный телефон, чтобы посмотреть
самостоятельно, но ослабевшие пальцы не совладали с карманами узких
джинсов. Машина катилась по грунтовой дороге, то падая вниз на
манер «русских горок», то по-черепашьи вползая наверх. Под пальцами
Михаила Матвеевича скрипела намотанная на руль изолента.
Посвистывал летящий навстречу «Волге» ветер. Дребезжала подвеска.
За окном проносились кривые деревья и заваливающиеся кресты.
Наконец Ираида Павловна повернулась, нацелившись в Кашина острым
носом.
— Понимаете, Юрочка, мы немного… э-э-э… заблудились. Да,
заблудились.
— Да, похоже, где-то не там свернули, — поддержал супругу Михаил
Матвеевич.
Глупо поморгав, Юра сказал первое, что пришло в голову:
— Ну, так поверните обратно.
Раздраженно фыркнула Люся. Маленький Коля гнусно хихикнул.
Тяжело вздохнул Лехтинен-старший.
— Понимаешь, Юрка, какое дело, — начал он, — я уже
поворачивал.
— Поворачивали?
— Ага. Часа три назад. Когда понял, что заблудились — сразу
повернул.
Удивленный Юра, ища поддержки, перевел взгляд на Люсю, но та
отвернулась к окну, демонстративно не обращая внимания на
Кашина.
— А сколько я уже… — во рту внезапно стало вязко, точно он разом
съел килограмм черноплодной рябины. — Сколько я без сознания?
Долгое время ему никто не отвечал. Затем Колька, старательно
загибавший перемазанные козявками пальцы, радостно воскликнул:
— Восемь!
— Чего восемь? — глупо переспросил Кашин.
— Восемь часов, Юрочка. Вы восемь часов не приходили в себя, —
подсказала мама-Лехтинен. — Мы уж думали — все…
— А ты бы и рада была? — со злостью крикнула Люся.
— А ну замолчи немедленно! — в голосе Михаила Матвеевича
прорезалось-таки раздражение. — Как язык-то повернулся? На
мать!