Чувствуя, как в ушах закипает пар, а
глаза наполняются кровью, Михаил Степанович сел прямо на снег и
принялся стаскивать бесполезные лыжи с мохнатых унтов. Заевшее, как
назло, крепление обжигало пальцы металлическим холодом, скользило,
царапалось, но открываться не желало. И тогда, плюнув на свою
обычную сдержанность, Серебров с мясом вырвал застежку, со злостью
сорвал крепление с ноги и, запустив его в засыпанный густым снегом
кустарник, громко и с наслаждением выматерился. Поспешно содрав с
себя вторую лыжу, Серебров вскочил на ноги и в голос заорал, вместе
с паром и криком выпуская наружу все скопившееся за день
раздражение. Перепуганные ревом неведомого животного, с окрестных
деревьев в воздух сорвались несколько птиц. Невозмутимый Буян
продолжал деловито обнюхивать ничем не примечательную березу.
После крика значительно попустило.
Дышать стало легче, да и в голове прояснилось, и Михаил Степанович
трезво оценил свое положение: глубоко в лесу, надвигается ночь,
лыжи сломаны. С тоской вздохнув, он напряг глаза и попытался
разглядеть в опускающихся сумерках место, куда улетело злосчастное
крепление… однако вместо этого увидел кое-что необычное. Прямо на
него, медленно, но верно, наползал снежный холмик, точно плугом,
разваливая искрящийся снег по обе стороны от себя. Складывалось
ощущение, что нечто передвигается прямо под настом, ввинчиваясь в
него на манер крота, разрывающего землю. Определенно, так оно и
было — кто-то копошился в сугробах, не зная, что рядом находится
двуногий хищник с карабином!
Недобро улыбаясь, Серебров тихонько
снял со спины «Сайгу», упер прикладом в плечо и прицелился. Кто бы
там ни был, а упускать свое охотник не собирался. Первая попавшаяся
за сегодня дичь должна была не только оправдать вылазку, но и
принять на себя остатки раздражения. Заинтересованный поведением
хозяина Буян задрал лапу, быстро помочился на черно-белый ствол и
бодро потрусил к Сереброву. Остановившись рядом с обутыми в унты
ногами, он некоторое время крутил лобастой башкой и шевелил мокрым
черным носом, принюхиваясь. А затем вдруг широко расставил лапы,
по-бычьи наклонил голову и, сверкнув длинными клыками, угрожающе
зарычал.
Шерсть на его загривке встопорщилась
острыми иголками, а в клокотании послышалась такая ненависть и
злоба, что Сереброва проняло до самой макушки. Он вдруг ясно и
отчетливо подумал: а почему, собственно, он решил, что существо под
снегом не подозревает о его присутствии? После такого крика его бы
и глухой заяц услышал, не то что… Кто? Охотник вдруг осознал, что
понятия не имеет, какое животное может себя вот так странно
вести.