В тот же миг напор кровососа ослаб.
Дернувшись всем телом, Михаил Степанович сбросил с себя бледное
тело и поспешил встать. От потери крови закружилась голова.
Совершенно беспомощный, Серебров силился отогнать прилипшие к
глазам разноцветные круги, и не мог этого сделать. Во рту собралась
кровь, подранная упыриными когтями грудь болела и чесалась, в
рукавах и за воротом таял набившийся снег. Наклонившись, Серебров
на ощупь зачерпнул снега в ладони и быстро протер лицо. На усах и
бороде повисли неприятные холодные капельки, зато вернулось
зрение.
Ребенок-упырь лежал совсем рядом,
буквально на расстоянии вытянутой руки, но при этом даже не пытался
напасть. Абсолютно синие, начисто лишенные зрачков глаза существа,
расширившись, неотрывно наблюдали, как из-под торчащего в животе
обломка лыжи толчками вытекает густая черная жидкость. Сочась
медленно, неохотно, как смола, черная кровь стекала на снег — не
растапливая его, а ровным слоем ложась сверху, словно главный
ингредиент отвратительного коктейля. Сведенные судорогой когтистые
пальцы в напряжении подрагивали над деревянной лыжей, не рискуя
прикоснуться.
На нетвердых ногах, пошатываясь,
направляя остатки сил на то, чтобы просто не упасть, Михаил
Степанович подошел к замершей твари и с размаху впечатал ей в морду
тяжелую подошву унта. Упырь рухнул на спину. Опираясь на руки, он
отполз на пару шагов от охотника и снова застыл, зачарованно следя
за течением вязкой смолянистой крови. Серебров упрямо проковылял к
нему и вновь пнул существо ногой, метя на сей раз в обломок лыжи.
Удар загнал деревяшку еще глубже, заставив тварь пронзительно
взвизгнуть. И только когда по ушам лезвием полоснул жалобный крик
раненного зверя, Серебров понял, что весь их быстротечный бой
прошел в полном молчании.
— Что, сссученыш, — сплюнув кровью на
снег, ненавидяще прошипел Михаил Степанович, — больно?
И тут же отвечая самому себе,
злорадно ухмыльнулся в бороду:
— Больно, паскуда, больно! А будет
еще больнее! Я тебе все кишки на кулак намотаю!
Чувствуя, что сил остается все
меньше, он, будто в сатанинской молитве, бухнулся на колени перед
упыриным отродьем. Крепко ухватился за торчащий из впалого живота
твари конец лыжи, желая исполнить свою угрозу — намотать кишки,
если не на кулак, то на спасительную палку. Но стоило ему слегка
прокрутить обломок в ране, как рука опустилась сама собой.