Из тревожной дремы его вытащил
шорох.
Сергей прислушался и… да,
определенно, шорох шел из-под кровати.
- Пашка? – позвал он. Откуда-то
появилась твердая уверенность, что это сын прокрался тихонько,
чтобы напугать его.
В ответ раздался тихий смешок.
Мерзкий. Неприятный. Заставивший Сергея почувствовать себя
маленьким. Меньше даже, чем Пашка. Меньше самого маленького и
беззащитного ребенка в мире. Кольцов-старший решительно отогнал
подступивший было страх. Но рука против воли сама потянулась вниз,
к фонарю, который так и стоял рядом с кроватью. Потянулась и
замерла на полпути. Взяв фонарь, рука на время окажется совсем
рядом с… тем местом, откуда донесся этот жуткий смех. Самому себе
Сергей мог признаться – смешок напугал его до дрожи. А признав едва
не влепил себе пощечину. Ну что такое, в самом деле? Взрослый
мужик, а трясется, как перепуганный кролик!
В который раз за этот бесконечно
долгий вечер, глава семьи взял себя в руки. Почувствовав, что
успокоился, осторожно потянулся за фонарем. Медленно-медленно, дабы
не дать панике ни малейшего шанса на возвращение. И все же, когда
пальцы коснулись пластиковой ручки, он заторопился. Нетерпеливо
схватил фонарь и быстро вернул руку обратно. Правда, перед тем, он
успел почувствовать, как по пальцам скользнуло что-то напоминающее
щетку для обуви. Какие-то жесткие ворсинки легонько отдернулись,
едва коснувшись его кожи. Вновь раздался короткий, невнятный
смешок.
Эмоции сменялись в доли секнды:
страх, затем осознание его нелепости, стыд, а следом за ним –
медленно растущая ярость. Кольцов решительно опустил ноги на пол.
Правда, совершенно неосознанно, поступил так же, как Пашка –
постарался сделать так, чтобы ноги находились, как можно дальше от
черного провала, ограниченного ножками. Рывком поднявшись с места,
Сергей развернулся и, присев, посветил под кровать.
- Пашка, вылезай! – приказал он.
Вернее, попытался приказать. Голос прозвучал на редкость
неубедительно и жалко. Голос ребенка, а не взрослого, семейного
мужчины. Возможно, виной тому было нежелание пугать сына грозным
окликом – так пытался успокоить себя Кольцов-старший. Но он
понимал, что все это отговорки, которые придумывает мозг,
непонимающий, как может луч фонаря, яркий и жизнерадостно толстый,
становился мутным и болезненно рассеянным, едва проникнув под
кровать. Как будто невидимые ножницы срезали его по краям, отсекая
все самые яркие кусочки, оставляя лишь те, что не смогут
навредить…