Если бы я вспомнила свое настоящее имя, то это усилие далось бы мне намного легче!
Я – не Фиона!
И я никогда не забуду его бархатный смех в том торжественном зале, и издевательскую корону из коровьих рогов в его руках!
Я чувствовала это, я это прожила, пропустила через себя всю эту боль.
Он ответит. Ответит за нее сполна!
Мать Эдриана, Нерисса, тоже была очень красива и могла похвастать такими же идеальными платиновыми волосами. Видно было, что внешностью и статью Эдриан пошел в нее.
Вот только глаза у моей свекрови, в отличие от ее сына, были красные, и это сразу делало всю ее красоту зловещей и надменной.
– Исходя из своих наблюдений через кристальон за вашим поведением на первом испытании, Мудрый Стол присудил вам баллы, – процедила Нерисса и ее служанка Сея сунула мне закрытую непрозрачную вазу в форме лебедя, в которой что-то позвякивало. – Напоминаю, что вы не должны открывать сосуд до самого конца отбора и подведения его итогов.
Нерисса Сальваторе была поразительной женщиной.
Вроде бы она не сказала мне худого слова, никак не обозвала, но свекровь умудрилась произносить «ВЫ» с таким выражением, словно это было самое грязное ругательство из всех существующих.
Я обняла лебедя, как величайшую ценность в мире.
Из воспоминаний Фионы, уже прошедшей этот отбор, я тут же узнала, что эти лебеди с баллами, которые каждая участница получала после каждого ее испытания, но которые ей не велено было смотреть, тоже были испытанием.
На выдержку и силу характера. На терпение.
Одна из участниц отбора, какая-то графиня, не вытерпела и отломала своим лебедям хрустальные головы, чтобы посмотреть, сколько набрала звезд.
Очевидно, она хотела засыпать звезды обратно и починить сосуды магией, но просчиталась.
Звезды тут же улетели, хрустальные лебеди превратились в уродливых троллей, а любопытная графиня тут же с треском вылетела из отбора.
– О, благодарю, дорогая матушка!
Я бы, конечно, произнесла это с меньшим восторгом, но в сознании Фионы были слишком сильны наставления Агнесс.
От слова «матушка», прозвучавшего из моих уст, Нериссу перекосило.
– Ты можешь обращаться к моей матери «княгесса», и никак иначе, – проронил Эдриан.
– Нет, любимый, мы же теперь самые-самые близкие родственники, я буду называть твою мамочку «родимой мамой»!
Агнесс тонко и очень довольно улыбнулась. Ей нравилось, что я выставляю себя на посмешище перед мужем и свекровью.