– Стой спокойно, – я пытался завязать шнурок на Ленкином
ботиночке, пока она порывалась уже куда-то бежать.
Тут она вспомнила куда мы собираемся, и настроение
сменилось.
– Не хочу в лечебницу, – заявила она, – там щиплется.
– Надо немного потерпеть, да и не сильно там щиплется. Ты же
хочешь быть умной и красивой?
– Я и так красивая!
– Но не очень умная.
– Сам ты дурак! – надулась.
– Вот я потому и не капризничаю, что хочу стать умным. А ты
такой и останешься.
Ленка замолчала и задумалась. С пяти лет мама начала проводить
над нами разные процедуры. Сначала это были микстуры для укрепления
костей, суставов, связок, сейчас к ним добавилось лежание в
специальной камере, которое должно было увеличить скорость
прохождения сигналов по нервной системе – во всяком случае, именно
так я понял из предельно упрощённого объяснения. Полный курс из
нескольких десятков разных процедур был рассчитан на двенадцать лет
– если на взрослый организм повлиять было практически невозможно,
то организм ребёнка вполне можно было улучшить осторожным
воздействием по мере роста. Процедуры стоили безумно дорого,
требовали постоянного надзора целителя, и были очень мало кому
доступны. Но у нашей мамы, младшего целителя княжеской лечебницы
Живы Одаряющей, такая возможность имелась.
Наконец мы покинули дом, и миновав небольшой палисадник, вышли
на улицу.
Дом у нас очень скромный – по меркам аристократии, конечно: два
этажа и сад при доме соток в тридцать, с небольшим бассейном. К
дому примыкал небольшой тренировочный зал, рядом гараж и флигель,
где жила семья слуг – тётка Арина, которая готовила и убирала в
доме, и её муж, дядька Ждан, который ухаживал за садом и выполнял
работу шофёра, ну и вообще на все руки. Мамина машина – большой
седан, похожий на довоенный Хорьх. Ездила она на ней редко, и сама
не водила никогда. Автомобили здесь, кстати, назывались самобегами,
хорошо хоть не самобеглыми телегами. Впрочем, в бытовом обиходе,
как и у нас, чаще использовалось слово «машина».
На первом этаже дома – гостиная, столовая, кухня, и ещё одна
комната неопределённого назначения, в которой мама любила сидеть
вечерами с каким-нибудь журналом. На втором этаже мамина спальня,
кабинет, и наши с Ленкой комнаты. Её комната, правда, практически
не используется – Ленка категорически отказывается там жить и
постоянно перетаскивает свои куклы и книжки ко мне. Я уже так
привык, что она всегда рядом что-то напевает своим куклам, что без
неё ощущал какой-то дискомфорт. Спала она тоже со мной, обнимая
меня, как плюшевого мишку. Я пробовал тихонько уходить в другую
комнату после того, как она заснёт, но от этого было только хуже –
она вскоре просыпалась, осознавала, что меня рядом нет, и в слезах
шла меня искать. Постепенно я смирился с ролью мягкой игрушки. Будь
я и в самом деле ребёнком, терпеть бы это, наверное, не стал, но у
меня-взрослого это белобрысое чудо вызывало приступы острого
умиления, так что в конце концов я сдался.