своей охоте! Именно так! Решено, со
мной он не летит!
Я молчал, намеренно создавая долгую
паузу. Баалс закряхтел, поднялся с кресла и подал свои конечности
для прощания. Я с размаху опустил свои ладони на его – получился
смачный шлепок. Чем громче – тем искреннее твои чувства. Товарищ
облегченно вздохнул и поплелся в сторону посадочного модуля на
другом конце острова. Там стояла моя личная яхта и зафрахтованная
Баалсом какая-то воздушная колымага. Пусть улетает. Надо провести
последнюю ночь рядом с женами и детьми. Завтра начнутся вопли, что
я снова рискую своим здоровьем и ради очередной черепушки готов
бросить райский остров. Любой самец не любит таких проявлений
чувств и готов когтями рыть землю, чтобы сбежать куда подальше от
бабских слез!
У кого-то может возникнуть вопрос: а
почему вдруг я решил снова рискнуть своей репутацией и жизнью, если
на Оксигенусе такие несговорчивые хрутты? Можно и другую планету
посетить, где отвертеть голову аборигену – плевое дело и не
затратное. Скажу откровенно: на Земле покоится артефакт, который
местные жители почитают как за реликвию, но очень опасную реликвию.
Они даже запретили посещать это место кому ни попадя. На самом деле
этот артефакт - череп нашего праохотника, Великого Саджу. Он пропал
в последней своей экспедиции на Оксигенус, и на его след не смогли
выйти наши лучшие Охотники. А потому что искали не там. Я копался в
его архивах с разрешения потомков, и обнаружил любопытную запись,
сделанную собственноручно самим Саджу, что неплохо бы завершить
карьеру Охотника на Оксигенусе. Еще не поняли? Великий Саджу по
всем данным не собирался охотиться на Земле в своем последнем
полете, поэтому его и искали в другом месте. Искали долго и
безрезультатно. А я нащупал слабый след именно на Земле в последнем
своем посещении, но претворять в жизнь авантюрный план не
торопился. Мне нужно было созреть для ответственного решения. Но
Баалс смутил мою душу, и я засобирался в путь раньше положенного
срока. И даже внутренний голос ничего не подсказал и не
предупредил.
***
Я обнял на прощании своих плачущих и
размазывающих сопли по мордашкам детей, угрюмо-насупленную жену
Ланну, вторую – чуть более оживленную, делающую вид, что все в
порядке, и мой отъезд не принесет дискомфорта в семью – Кайну, и со
спокойной душой двинулся в сторону терминала, где скопилась
изрядная очередь перед автоматом-контролером. Автомат попискивал,
считывая информацию с пластиковых посадочных билетов, задумывался
на доли секунд, а потом раздвигал металлические барьеры, пропуская
путешественников в «загон», как я привык называть накопитель в
тридцать моих шагов и сорок в ширину (измерено мной давным-давно),
чтобы ждать начала посадки.