В принципе Лермонтов не был ни темным, ни заумным поэтом. Он не стремился морочить, а тем более дурачить читателей, предлагая им разного рода ребусы и каверзы. Но при этом он был чрезвычайно требователен к читательской аудитории и рассчитывал на ее активное сотворчество. Он, безусловно, считал, что только тот, кто способен с помощью своего собственного ума следовать за ходом его мысли, имеет право считаться достойным его собеседником. Поэтому он крайне редко помогал читателю с помощью каких-либо намеков, а тем более, прямых подсказок. И удивительно, что именно в случаях с «Тремя пальмами» и с «Демоном», когда он точно указал тот жанровый контекст, с учетом которого следует прочитывать данные произведения, исследователи не придали этим указаниям никакого значения. Складывается впечатление, что они совершенно упустили из вида существование жанра «восточной повести» не только в западноевропейской литературе XVII – начала XIX веков, но и особого жанра «восточного сказания», который появился еще в древнерусской письменности под непосредственным влиянием славянского доисторического фольклора. По всей видимости, подобное невнимание обусловливалось явной недооценкой литературного кругозора Лермонтова.
Дело, разумеется, не в названии, а в самом подходе к произведению. Рассматривая «Три пальмы» как балладу, критики и историки литературы, не сговариваясь, существенно выпрямляли и упрощали ее содержание. Еще В. Г. Белинский, с восхищением отозвавшись об этом стихотворении, заметил, что его «спасает восточный колорит», так как по смыслу оно показалось ему совсем уж простеньким, «почти детским». То есть, даже один из самых выдающихся русских критиков должным образом не оценил «Трех пальм». Он не понял всей глубины этой притчеобразной параболы, выполненной с подлинно шекспировской, а то и с библейской естественностью и простотой: «Истинное искусство – скрытое искусство».
В «Трех пальмах» не имеется большинства признаков, характерных для жанра баллады. Прежде всего это относится к особенностям композиции и сюжетной линии стихотворения. В нем нет ничего остросюжетного, необычного, загадочного, а тем более, фантастического, не считая того, что данные три пальмы оказались вроде бы говорящими и той стремительности, с которой небеса как бы ответили на их ропот. Если, конечно, мы не допускаем случайности подобного совпадения: «И только замолкли – в дали голубой / Столбом уж крутился песок золотой». Вот и весь сюжет. Все остальное – неторопливый, последовательный рассказ о караване, переходящем через пустыню, который, увидев оазис, решил остановиться в нем на ночлег. Только при очень большом желании в этом повествовании можно выделить какие-то рудименты сюжета – зачина, основной части, кульминации и развязки. А вот о поразительной пластике изображения в этом стихотворении можно говорить без всяких натяжек. Она буквально бросается в глаза. По всей вероятности, сказывалось увлечение Лермонтова рисунком и живописью. Но и в этом отношении поэзия Лермонтова уникальна. Она обладает поразительным качеством, которое нельзя оценить и определить иначе, как