. Мы понимаем, что это – невозможно, что это – анахронизм, поскольку Лермонтов не дожил до эры кинематографа, но это – факт. Возьмем хотя бы рассматриваемые «Три пальмы». Лермонтов работает как профессиональный кинооператор, начиная вести изображение с самого дальнего плана, когда караван еще скрыт за линией горизонта: «Столбом уж крутился песок золотой». Затем, по мере приближения каравана, включается звуковая дорожка: «Звонков раздавались нестройные звуки» и начинается довольно длинный прогон со средней дистанции, когда можно уже разглядеть крупные предметы: «Пестрели коврами покрытые вьюки, / И шел, колыхаясь, как в море челнок, /Верблюд за верблюдом, взрывая песок».
В следующей строфе караван взят объективом уже с совсем близкой дистанции: можно рассмотреть, что горбы у верблюдов еще твердые, что у походных шатров – пестрые полы, которые порой поднимаются смуглыми женскими ручками и в эти просветы сверкают «черные очи». Затем идет смена кадра. Объектив уходит с общего плана и концентрируется на одном из охранников каравана, который не тратит времени попусту, совершенствуя свое боевое мастерство: «И, стан худощавый к луке наклоня, / Араб горячил вороного коня. / И конь на дыбы поднимался порой / И прыгал, как барс, пораженный стрелой; / И белой одежды красивые складки / По плечам фариса вились в беспорядке; / И, с криком и свистом несясь по песку, / Бросал и ловил он копье на скаку».
Если вспомнить фильмы 1920 – 1950—х годов о Востоке, в которых изображались караваны, бредущие по пустыне, то может сложиться впечатление, что все они снимались по канону, учитывавшему опыт «Трех пальм». Понятно, что это чистая случайность, вернее, абсолютная закономерность, обусловленная тождеством предмета изображения. Но сходство, тем не менее, поражает. И, безусловно, кинематографичность – один из тех признаков, которые в совокупности и составляют магию поэзии Лермонтова. Многие из его поэтических изображений поданы так, что читатели видят их как бы собственными глазами. Настолько они конкретны и достоверны. Вот и в «Трех пальмах» мы буквально сопровождаем взглядом караван, входящий в оазис и располагающийся в нем «веселым станом». Мы слышим звуки наливаемой в кувшины воды и нисколько не сомневаемся, что перед нами – картина реальности, взятая в ракурсе бытовых подробностей. Поэтому даже тогда, когда Лермонтов начинает изображать то, чего вообще не могло быть, наше воображение с легкостью визуализирует предлагаемое им описание: