Родители Лагутины – люди приветливые и простодушные. Отец семейства – высокий, худощавый, белобрысый – работал крановщиком на стройке. И дочь, и сын унаследовали внешность отца. Мать, напротив, темноволосая, упитанная контрастировала с остальными членами семьи не только внешне, но и по манере общения, приобретённой в торговле.
Лагутины одаривали меня особым гостеприимством. Наверное, в благодарность за подарок Зининому брату. Небось, она нахваливала им меня. Мама внимательно следила за моей тарелкой и, как только в ней появлялся просвет, тут же заполняла его очередной порцией пищи и приговаривала:
– Ешь-ешь, на здоровье. Ты вон, какой высокий, надо есть за двоих! – Так, я слышал, говорят беременным женщинам. Я ощущал себя несколько неловко.
Жизнерадостно, как новогодняя ёлка, в такт Pink Floyd мелькал наш ящик под названием цветомузыка, переливаясь разноцветными огоньками. Разгорячённый вином Женька Воробьёв выхватил из-за стола Надежду и медленно закачал её в танце. На эту Надю, подружку именинницы, бывшую её одноклассницу, которая сидела напротив нас, я тоже положил глаз, но не потому, что она очаровала меня, а просто из присутствовавших дам, она была наиболее приметна – чернявая, сероглазая, в соответствии с моим вкусом. Чтобы уважить именинницу, я пригласил Зину тоже на танец. Остальные последовали за нами. Образовавшиеся четыре пары медленно и молча топтались на маленьком пятачке у стола в полумраке, о котором срочно позаботился братец Лагутин. Все взгляды приковались к чудо-фонарю, разбрасывающему свои блики по стенам, столу, танцующим парочкам. В дверях стояли родители и умильно созерцали нас. Я тоже уставился на плод своих трудов, но краем глаза видел, что Зина, не отрываясь, смотрит на меня, наверное, полагая, что я этого не замечаю. Я давно обратил внимание на эту Зинину особенность – не отрываясь, рассматривать кого-либо, что-либо, заинтересовавшее её. Абсолютно открытый и бесхитростный человек. Я почему-то избегал встретиться с ней взглядом и упорно разглядывал подмигивающий ящик.
Перед следующим танцем я подсуетился и увёл у Воробья Надежду. Она благосклонно отнеслась к такой рокировке, не расстроившись, что Женька тут же завладел именинницей. Надя так же, как и Зина, рассматривала меня, но исподтишка. Только теперь я нарочно старался перехватить её взгляд, тогда она смущалась и отводила глаза.