– Мама, – Кира встревожено вскинулась, – ты чего? Ты-то почему не спишь?
Раиса Федоровна, тяжело припадая на больную ногу, шагнула к столу:
– Ой, перестань! Какой сон в моем-то возрасте? Не спится, доченька, а просто лежать сил нету. А вот ты чего, Кирочка? Вскочила ни свет ни заря… Не даешь покоя своей душеньке, все хлопочешь, мечешься, тревожишься… И чего тебе не спится-то? А?
Мать глянула на дочь:
– Чайку хоть попила?
Кира ласково улыбнулась:
– Нет, еще не пила… Не успела. Но уже заварила, хочешь свежего чаю? Составишь мне компанию?
– Ну, а почему бы и нет? Налей-ка чашечку.
Заметив на столе одинокую вазочку с вареньем, мать нахмурилась:
– А ты опять за свое… Кира! Сколько раз говорила тебе – не пей пустой чай, хотя бы бутерброды себе сделай. Масло, сыр возьми… Посмотри, дочка, какая ты худющая! Просто светишься вся!
– Что ты, – насмешливо сморщилась Кира, – я так рано есть не могу. Ты посмотри, какая рань… Нормальные-то люди еще спят в теплых постелях. Да и теперь, мама, говорят совсем по-другому: не худющая, а стройная!
Мать, скептически оглядев дочку с ног до головы, недовольно хмыкнула:
– Ох, уж мне эта твоя стройность… Глупости все это, детка. По мне – так просто кожа да кости, смотреть не на что!
Кира, отмахнувшись, сделала глоток ароматного напитка и досадливо развела руками:
– Нет, вот ты мне скажи, что за наказание такое, а? Выходной день… Все отсыпаются, а мы с тобой – бестолковые ранние птахи.
Раиса Федоровна удивленно подняла брови:
– Ну, ну, ну… – она погрозила пальцем, – насчет бестолковых ты переборщила, конечно, но…
Старушка взглянула на окно и продолжила:
– Что ранние – это точно. Еще какие ранние! Ты посмотри, как на улице темно! Вот уж точно – зима поблажек никому не дает: и морозит, и заметает, и ночь продлевает… Все как положено.
Мать перевела беспокойный взгляд на дочь:
– А, все-таки, Кира… Ты что такая хмурая с утра? Случилось чего? Ты от меня не скрывай, не таись, слышишь?
Кира пожала плечами.
– Нет, нет… Не волнуйся. Все хорошо.
Она помолчала, а потом внезапно шепотом спросила:
– Мам, а ты помнишь тот декабрь?
Ну, тот… Двадцать лет назад?
Раиса Федоровна сразу поняла, о чем идет речь, помрачнела, потемнела лицом, посуровела. Через мгновение, вздохнув, неспешно кивнула:
– А как же… Разве такое забудешь? Помню. Все помню.