В те редкие вечера, когда мне доводилось быть дома, свет, что мог бы придать помещению живости и радости, всегда оказывался отключенным. Мне необходимо было вымещать свои чувства, а потому только темнота, представляемая изящной женщиной, оказывалась достойна ублажения и восхваления моим присутствием. Только ей было позволено слышать редкие всхлипывания, злобные крики и тишину.
Дом для меня был мнимым образом зашиты от общества, самодостаточной ловушкой, в которую хотелось верить. Место, свободное от рамок социума и его привилегий, созданное для того, чтобы можно было быть самим собой, где свобода выражений имела право на существование.
Впрочем, это не совсем верно. Действие не так важно, как его противодействие. Мое одиночество было следствием замкнутости системы, а себялюбие – бессмысленным бунтом в рамках свободы.
Действие: в наши дни уже не существует рабов по принуждению, так как мы все рабы по рождению. Общество – лишь цепь из таковых, скрывающихся под нарисованными масками так называемой элиты. Каждый из них просит себе кость, дабы показаться славным псом.
Противодействие: потому одинокий человек опасен. Он не нуждается в одобрении и награде. У него есть возможность вымещать свою злобу в куда больших объемах. Он имеет право быть услышанным.
Днем я молчал, не шел против кого-то на открытый конфликт, действуя по уставу, как того требовало терпение. Но терпение – это одна из самых пагубных привычек, влекущая за собой бездействие, безразличие и множество фальши.
Мне пришлось быть одиноким, любить себя за истинные, но скрытые отличия. Пока не наступал вечер, где позволялось во всей своей красе показать кто я.
Крики, крики и еще раз крики разлетались по сторонам, но возвращались вглубь меня самого, потому как действие это было бессмысленным. Мы сами бессмысленны, так как являемся скоплением слов, мыслей, взглядов и воспоминаний, которые даже не принадлежат нам самим. Так что же при этом я пытался понять?
После слов и слез незаметно для себя я впадал в сон, находясь с таинственной по значению тумбочке. Я всегда засыпал с ней, не рискнув открыть дверцу и получить желаемое. Только будильник, звенящий и автоматически открывающий жалюзи на окнах, мог нас разлучить.
– Сauchemar – тихо проговаривал я и шел на работу.
***
С начала расследования минула уже неделя. Каждый день мы все ближе и ближе подбирались к разгадке. Происходило это неосознанно, я бы даже сказал интуитивно. Дни сменялись друг за другом и казалось, все подчиняется единому закону времени – его неминуемой растрате на сущие мелочи. Пока, совершенно внезапно, когда и подсказок, казалось бы, уже не удастся найти, мы не наткнулись на необычные подробности: