Ибо многие уже знали, чем нагайка отличается от шерстяного пояса.
По касательной вспомнил нынешнюю неожиданную встречу.
С однокашником.
– Говорят, – сказал тот, – ты с самим Лениным ссылку отбывал.
– Зря не скажут, – отшутился Виктор. И для уточнения адреса добавил: – Это доподлинно один господин Енисей знает.
И вдруг однокашник, чуть притушив голос, сказал:
– Ведь ты успешным человеком мог быть.
– А разве я сейчас безнадежен? – уточнил Курнатовский.
– Ну сознайся, разве гоже человеку, получившему высшее образование за границей, тратить жизнь на ту российскую, на ту русскую утопию, от которой Россия не избавится никогда.
– Это какую же?
– Что можно без царя, в том числе в голове, править такой непредсказуемой страной.
– Да, – просто ответил Виктор Константинович, – власть надо отдать народу. А он, уверяю, распорядится ею не хуже царя.
– Вся беда, – не унимался однокашник, – что рая на земле для всех не будет никогда, сколь бы вы его не декларировали.
– А рай нам и не нужен. Была бы сносной жизнь. У всех.
Говоря с однокашником, он мучительно пытался вспомнить его имя.
Фамилия всплыла сразу. А вот имя ускользало из памяти – то ли Федор, то ли Федот, а может, Феофан.
Что на «ф» – это точно.
Но однокашника звали Пантелеймон. И в Тифлисе он работал при цирке.
– Что же ты там делаешь? – поинтересовался Курнатовский.
– Диких зверей дрессирую.
– Но ведь ты тоже инженер! – вскричал Виктор Константинович.
– В какой-то мере, – согласился с ним Пантелеймон.
– Почему так скромно?
– Ты же учился в Цюрихе, а я в Берлине. Так вот меня выперли с третьего курса.
– Любовная интрижка.
– Нет, болтать слишком много любил.
– А ты по-прежнему неуловим.
Курнатовский знал, еще по школе, что Пантелеймон славился своими иносказаниями.
– И кого же ты дрессируешь зверей? – спросил Виктор Константиныч.
– Львов.
– И – успешно?
– Ну раз жив, то да.
– И какие же трюки самые опасные?
– Когда кладешь голову льву в пасть.
Курнатовский вообразил себе эту картину и поинтересовался:
– Страшно, да?
Сон съел ответ Пантелеймона.
Тем более, что увел он его в родную Ригу, на побережье моря. На яхту, которую он так и оставил без призора.
Стук не был интеллигентным, но и не громким. Средним был стук.
И голос не очень скромным:
– Откройте! Полиция.
Он недолго соображал, чего от него хотят.
Неспешно стал собираться.