И вы говорили, вы бесконечно долго говорили. Мерзли на диване, но не закрывали окна, грели друг другу дыханием руки и говорили, говорили, говорили.
Взахлеб, взапой, так что слова рвались из глотки, будто их годами, вбивали туда сапогами, придавливали чугунными крышками и вдруг в маленькую щель вырвалось одно только слово… И полетели в сторону и крышки, и замки, а боль стала чем-то чужим, о чем можно говорить, не боясь разодрать незажившие раны. И можно было сказать, что на вас глядели из окна холодные звезды, что свет уличных фонарей призрачно раздвигал бестелесные шторы мрака, и что капала на кухне вода из незакрученного крана, отсчитывая теченье вашего времени.
Но вечность ждала вас утренним поездом в стране багряных осенних холмов, где мечется заждавшийся ветер, чтоб взвиться на вершину самого неприступного пика и взметнуть к небу колокола: Радуйтесь, люди… Новое солнце всходит над вашими головами. Но в комнате зажгли электрический свет. На пороге стоял Сидор.
Мгновение он смотрел на Малыша, потом протянул руку Карэ. С улыбкой.
– Здравствуйте. Как ваше имя?
– Ее зовут Карэ. – Что-то отчаянно металось внутри. Малыш занервничал. Сильно.
– Прекрасное имя. – Сидор не знал как себя вести. Малыш почувствовал это и вдруг ему стало легко.
Он заметил, как сжалась Карэ в маленький беззащитный комочек. Малыш крепко сжал ее пальцы. Карэ, Карэ… Ты и не знаешь сейчас, что это и есть самый главный бой на сегодня.
Малыш тихим, абсолютно не вызывающим голосом произнес:
– Сидор, мне нужно с тобой поговорить.
Сидор кивнул коротко, внимательно скользнув глазами по лицу Малыша. – Пошли, поговорим.
Они вышли на балкон. «Какой сегодня холодный ветер всю ночь» – подумал Малыш и сказал, опираясь ладонью о перила:
Сидор, завтра я уезжаю С ней.
– Куда?
Не знаю.
Надолго?
Навсегда.
И ты почувствовал, Малыш, что можешь с ним разговаривать. Не орать, не психовать, не терзаться, а просто разговаривать. Спокойно и уверенно. И Сидор почувствовал. И Сидор забеспокоился.
Малыш, эта девочка – вокзальная шлюшка. Все, что она плела тебе – ложь.
Я тебе не верю. А если и так, я согласен.
Сидор молчал. Но в его молчании не чувствовалось той убивающей пустоты. В его молчании билось сердце. Пускай на полритма сильней, чем обычно, всего на полритма, но он не знал, что ему делать.