«Сидор, я никогда не буду водить машину.
Почему именно наша мама должна была умереть? Почему мы с тобой должны были остаться одни?»
«Малыш, опять тетя Аня кормила тебя обедом? Ты делаешь мне больно. Мы все должны делать сами. Завтра ты сам приготовишь себе суп. Я не знаю – КАК. Как хочешь, ты хорошо меня понял, Малыш?»
«Когда-нибудь и тебе придет время умирать. И ты должен сделать это так, чтоб ни с чем на этом свете тебе было не жалко расставаться. Мы не имеем права любить, потому что мы не должны бояться что-либо здесь потерять…»
Подвижное вокзальное месиво даже на первый взгляд не казалось однородным. А уж на ищущий, Малышовский, и подавно.
Тетечки – дядечки, узелки – сверточки. Растеряно – на часы, печально – на расписание. Корзинку на колени, чемодан под голову.
А там, в уголочке, что за бедолажки приютились на ступеньках?
Лица немыты, взгляды плывучи, платочки пониже, бороды погуще… Чьи? Чужие!
Однако Малыш искал других.
Сытых и чищеных. Сильных. Словом – хозяев, тех, кто никуда не уезжал и никого не встречал. Им было где ночевать и что поесть. Но они неизменно приходили сюда, рассеивались по двое, по трое, вышагивали по перрону, ковырялись спичками в крупных зубах, пили пиво, им было скучно, и они тоже искали.
Подходящую девчонку.
Старого обидчика.
Нужного человека.
И еще – они играли.
В древнюю, рожденную вместе с этим миром игру – «Охота на чужака».
Вот такого. Небрежного. Ссутулившегося. С наглым прищуром и чуть приподнятой в улыбочке верхней губе. Типчика с прыгающей походкой, потому что чужая земля жжет ему пятки.
И Малыш знал – его заметят. Его уже ждут. Он здесь нужен. И было хорошо. Ему, идущему по ночному перрону и вдыхающему ветер.
Вот она, Малыш, жизнь. Бьется вокруг, горячая, вкусная, ничем тебя не обделившая.
Отчего же так хочется умереть в 15 лет? Сидор? Карэ? Нужная ночь да мутное стекло? Нет… Это не причина. А, может быть, просто пришла пора прощаться? Просто выпали молочные зубки, а клыки еще не окрепли? Ты еще не знаешь вкуса смерти, Малыш, и оттого ее запах кажется тебе сладким. То ли вздох, то ли стон еще не успел войти в сознание Малыша, как он уже метнулся в сторону.
В стороне был наспех сколоченный забор, навесной замок на калиточке, из под которой вытекала обильная жирная лужа, мрачно дохнувшая неряшливой кухней и близким санузлом.