…И музыка уже не звучала…
* * *
Летом приехала Наталья. Она стояла в окружении соседей и взахлеб хвалила дочь:
– Умничка! Все-то у нее прибрано, чистенько!
Правду она не знала. Да она в ней и не нуждалась.
Они продали квартиру.
Попрощаться со мной Нина не зашла. Вразуми ее, Господь!
Прошедшей зимой мне позвонил редактор районки:
– Тут приехали из Новой Анны. Хотят тебя видеть.
«И в преисподнюю от них не спрячешься – везде разыщут!» – возмущался я дорогой, за многолетье изрядно уставший от навязчивых просьб: помоги… протолкни… похвали… Графоманы прут валом! Не иначе и эти того же пошиба!
В кабинете помимо самого хозяина я увидел мужчину средних лет, плотного, с черной бородкой. Рядом с ним сидела женщина, которую я сравнил с прозрачным апрельским цветком, способным жить только при благодатной солнечной погоде. Редактор познакомил меня с ними. Он – Федор. Она – Надежда. Меня они заочно знали. По моим книгам, публикациям в периодической печати.
– Вот решили к вам обратиться как к земляку- писателю с просьбой, – начал Федор. – Моя жена загорелась желанием выпустить сборник стихов. Могли бы вы подредактировать ее рукопись и написать предисловие? Ну пару-тройку фраз? Было бы лестно от профессионала…
«Прозрачный апрельский цветок…» – мелькнуло в моей голове. Улыбнувшись, я согласился.
Как и условились, через неделю они уже были у меня дома. Перед окном отливала бирюзой их собственная «десятка». Позже мне открылось, что Федор являлся владельцем заправки, бара и ряда магазинов. Мой письменный стол принял на себя отрадный груз – три бутылки виноградного вина (сами бутылки внешне смотрелись, как виноградные гроздья), колбасу, конфеты, черную икру. Я в свою очередь не помедлил передать гостям рукопись с моими правками. А хватанув бокал волшебного напитка, с горячим желанием прочитал вступительную заметку.
Федор не изменился в лице, словно и не слушал, задумчиво поглаживал бороденку, занятый, как мне показалось, отстраненными мыслями. Надежда просияла счастливой улыбкой, ее глаза с устоявшейся тенью потаенной печали прояснились, как летнее небо после затяжной, тяжелой хмари. Она протянула ко мне небольшую ладонь:
– Будем друзьями!
Я крепко пожал ее руку и ощутил жестковатую, натруженную мозолистость. И еще более проникся к ней добрым, человеческим чувством. Конечно же в моем письменном монологе прозвучали завышенные оценки ее скромного творчества, но так нередко бывает, когда, сам не сознавая того, невольно втягиваешься, увлекаешься и выплескиваешь в словах совершенно не относящееся к предмету твоего внимания. И все ж таки десятка два стихов меня тронули своей искренностью. После их прочтения мне кое-что стало понятно и стало чистосердечно жаль эту женщину – она страдала, она мучилась, она была несчастна.