– А как же вы, мамаша, сами же сказали, что лечили солдат.
Но маркитант– это торговец, или у вас то же есть диплом?
– Ха, повеселил, Холиен! – толстуха широко улыбнулась, зубы
у неё были крупные, прокуренные напрочь, но целые, ни одной
щербинки, – во время войны или битвы всякие руки пригодятся, никто
на диплом смотреть не будет, вот и пришлось... нахвататься всякого.
Война – она ведь одного дома и родителей лишит или жизни, а другого
– накормит, обогатит и в люди выведет, – маркитантка вновь
сделалась мрачной.
Мы помолчали каждый о своём.
– Скажи, Хейген, ты прости, что я не в своё дело лезу, но
почему ты детей с собой везде таскаешь, да ещё таких маленьких? –
указал я на чумазые любопытные рожицы, которые с нескрываемым
интересом следили за нашей беседой из фургона, насторожив свои
оттопыренные уши, словно локаторы.
–Удивляешь ты меня, Эскул. Из какого далёкого и благополучного
места ты прибыл? Нигде на свете нет безопаснее места для детей, чем
возле их родной матери. А я, как отца схоронила, так и шатаюсь по
свету. Война отняла у меня всё, но она же и дала мне пропитание,
дом и, не удивляйся, всех моих сорванцов. А кибитка для них дом,
дорога их жизнь. Растут, помогают, ума-разума набираются. Я,
знаешь, в молодости какая была? – пихнула меня локтем маркитантка,
– огонь! Не остановить. Дура, конечно. Богатств не нажила. Всё моё
богатство – три сыночка и лапочка-дочка, – и Хейген вновь начала
набивать трубку, хрипло кашляя.
– И сколько им? – я постарался поддерживать беседу,
маркитантка была единственным источником информации о мире. Я
поймал себя на мысли, что постоянно ищу ник и уровень над головой
этой женщины, и не нахожу. И что удивительно! Меня это уже
нисколько не напрягает...
– Этим, которые таращатся на нас, – по семь лет зимой
исполнится, Тим и Том, дьяволята маленькие, – голос толстухи
потеплел, – старший, Бруно, уже пятнадцатую весну отметил, скоро и
отломится. Уж не терпится ему. Водится со всякой шантрапой в
городе, совсем от рук отбился, – проворчала женщина, нахмурив
брови, – валяется вон в фургоне, три дня назад остановились в
прибрежном посёлке переночевать. Он с местными набрался сивухи и
заснул на голой земле, ну а к вечеру у него на заднице огромный
чирей и вскочил. Поделом! Теперь вот всю дорогу на животе в
лихорадке мается. Я ему капустным листом припарки ставлю. Да что-то
второй день никак не вскроется. Как бы лихорадкой не сгорел,
опасаюсь. Видно в Варрагоне придётся к цирюльникам на поклон идти.
А это полновесное серебро! Ох уж мне этот Бруно!