Час пролетел незаметно. Эдуард Николаевич утомился. Он откинулся
на спинку мягкого вращающегося кресла и зажмурился, чтобы дать
отдых глазам. Но в этот момент тишину в здании разрушило
дребезжание телефона.
Звонил допотопный аппарат из черного пластика с проводом у
трубки, скрученным и перепутанным настолько, что ее неудобно было
держать в руках. Эдуарду Николаевичу пришлось наклониться очень
низко к столу, чтобы приложить ухо.
- Судожский вестник. Тунганов у аппарата, - сказал он в
трубку.
- Здравствуй, Эдик, - произнес тихий голос на другом конце
провода. Голос лился мягко, бархатно, но у Эдуарда Николаевича
ледяные мурашки забегали по спине и встопорщились все волосы на
теле: ощущение было приятным и в то же время рождало в неясную
тревогу. Так беспокоится пес, которому незнакомый человек кладет
руку на загривок.
- Эдик, на завтра подготовь, пожалуйста, некролог. Сделаешь?
- Конечно! Не вопрос. Конечно, сделаю! Обязательно. Я никогда
не…
- Некролог по поводу скоропостижной кончины Елены Николаевны
Вольской. Мы сожалеем. От гипертонического криза.
- Э… Так она умерла? А я вот…
- Еще нет. Но завтра умрет.
- Почему?
- Тебе это знать незачем. Нам она не понадобится. Мы справились.
Ты ведь не сомневаешься в моих словах?
- Я?! Нет! О нет! Конечно, нет! Ни в коем случае!
- Хорошо. Значит, выразишь соболезнование от коллектива
библиотеки, где она работала, и от администрации города. Все
понял?
- Да. Да, я все понял! - подобострастно тараща глаза на черный
аппарат, сказал Тунганов.
- Хорошо. Мы тобой довольны. Ты еще на месте?
- О да! О, конечно! – с восторгом подтвердил Эдуард Николаевич.
Тихий голос умолк, но перед тем, как собеседник положил трубку,
главный редактор услышал довольное сопение и всхлип. Эти звуки
заставили его задрожать.
Он обмяк, обхватил себя за плечи, как будто ему внезапно
сделалось холодно.
Посидев так с минуту, он нагнулся, открыл ключом потайной ящик
письменного стола, дрожащей рукой пошарил там, вынул какую-то
пожелтевшую бумагу, поднес к глазам…
Перед ним запрыгали строчки, корявым детским почерком выведенные
на листке школьной тетрадки в клеточку.
«Дорогая редакция. Повиниться хочу… Поговорить надо с кем-то.
Потому как думаю – а вдруг это моя вина?.. Из головы не выходит…
Если б не запои… Но как было не пить? Я тогда вернулся из Афгана.
Мать умерла, жена ушла. Детей не нажил. Один был как перст… Нашел
их в лесу. Маленькие они были, голодные. Пищали как кутята. Один из
них запутался в силках, что я ставил на зайца, а другой сидел с ним
рядом и скулил. Взял я обоих с собой и держал у себя. Клетка у меня
во дворе большая - отец в ней когда-то кролей держал. Ничего такого
я не думал, не загадывал надолго… Промашка случилась. Запил я
ненароком. Вовремя зубастых не накормил, они и удрали. Потом
вернулись, правда, зимой им в лесу голодно. Ну, а потом-то я узнал
про машину на трассе. Испугался: никак, думаю, это они, мои
подопечные нашкодили? Спрашивал у доктора - да он отмахнулся…»