И здесь осталась та часть меня, о которой я давно забыла:
целлулоидный пупс из детства, прядь младенческих волос, школьные
записки "Давай дружить", с размазанными от слез чернилами... И
вдруг все это бросилось мне навстречу, знакомое и пугающе живое. Ты
шепчешь - не может быть, а память лижет тебе руки и машет хвостом,
и язык теплый и шершавый, такой родной и настоящий, что ты
содрогаешься.
Завидев знакомый резной балкончик, закрытый стеклами – я
замерла. Вспомнила запах нагретой на солнце пыли – она оседала на
стопках прочитанных газет и журналов, которые мы выставляли туда с
Лёлечкой.
Над крыльцом горела лампочка, и какой-то человек топтался у
входа. Высокий сутулый мужчина в черном пальто, с некрасивым, но
умным лицом. Он курил, щурясь от дыма, и невольно вздрогнул и
поежился, когда с крыши съехал очередной пласт мокрого снега и,
ударившись о землю, рассыпался, обдав крыльцо фонтаном холодных
брызг.
А эта тень не растаяла, подумала я. И вдруг узнала этого
человека. Доктор Киржач.
- Игорь Ефремович! – окликнула я его, - Здравствуйте. Я -
Дина.
Голос у меня дрогнул. Киржач придирчиво осмотрел меня.
- Да, это ты. Выросла, - признал он, наконец, без улыбки.
Подошел, вынул у меня из рук дорожную сумку. По его замедленным
движениям я догадалась, что он очень устал.
- Чего ж раньше не приехала?
- Я не знала! Не знала, что Лёлечка больна. Она только вчера
позвонила…
- Позвонила? Вчера?.. Ты ничего не... Дина, Елена Николаевна уже
три дня как в морге.
- Где?!.
Деревянный порог, внезапно вздыбившись, прыгнул к самым глазам,
и я увидела доски крыльца с истертой, осыпавшейся краской –
близко-близко.
В узкой щели от выпавшего сучка, зацепившись еще крепким
черенком за какую-то щепку, застрял коричневый полусгнивший лист
березы и трепетал на ветру, словно маленький сигнальный флажок. И
мне казалось, я слышу, как трещат и рвутся его ослабевшие прожилки
под напором холодного сквозняка.
…Девочка ждала фею? А фею поймали и оборвали крылья.
***
Я пришла в себя от того, что по моим щекам похлопывали мокрым
полотенцем. Открыв глаза, увидела испуганное лицо Киржача -
крупное, с унылым в красных прожилках носом; курчавые темные волосы
прилипли к вспотевшему лбу.
- Ну, барышня, даешь стране угля.
Толстая сердитая складка кожи, морщившая лоб доктора Киржача,
расслабилась и опала: Игорь Ефремович, убедившись, что я пришла в
себя, вздохнул с облегчением. Но тут же снова лоб его пошел
буграми, и он принялся меня отчитывать: