Затрепанный листок был подписан именем - Любим Голубев.
Главный редактор Тунганов знал письмо наизусть, но ему было
приятно держать его в руках, читать и перечитывать.
- Мы еще подумаем. Еще посмотрим - кто кого…
Лоб господина редактора покрылся испариной, руки вспотели. Внизу
хлопнула дверь. В гулкой тишине пустого здания скрипнули деревянные
ступени лестницы. Кто-то поднимался по ним наверх.
Тунганов поспешил спрятать письмо Любима Голубева. Трясущимися
руками редактор замкнул ящик стола и убрал подальше ключ от
него.
Неизвестный гость поднялся по лестнице и остановился за дверью
кабинета.
Эдуард Николаевич затаил дыхание. Он хотел заговорить, спросить
– кто пришел, но слова застряли у него в горле.
На лестнице завозились. Раздалось тихое ворчание и под дверь
кабинета снизу протиснулся палец – сухой и узловатый, серый, как
ветка дерева… Эдуард Николаевич задрожал… На него навалилась
непонятная апатия. Чем сильнее колотилось сердце главного редактора
– тем тяжелее становились его руки и ноги, тем сложнее было
сопротивляться внезапно напавшему расслабленному умиротворению.
Морок туманил разум, сковывал мыщцы.
Растянув губы в сонной, заторможенной улыбке, главный редактор
поднялся, шагнул к двери и гостеприимно распахнул ее. И замер
посреди комнаты. С уголка распущенных в улыбке полных губ
потянулась тонкая струйка слюны, сползла на пиджак, намочила рукав.
Главного редактора это ничуть не обеспокоило: Эдуард Николаевич
стоял посреди комнаты все с той же улыбкой и только слегка
покачивался, словно камыш, колышимый ветром.
На стенах кабинета зашевелились тени, сползли с потолка вниз,
опустились на плечи главного редактора. Сплелись с ним в тесный
клубок.
Тихое бормотание и шепот зазвучали в комнате.
- Ххто… идет… по пустой лестнице… Да, шеф… Конечно, хозяин…
Будет исполнено, мой господин…
Эдуард Николаевич ежился, хихикал, как девочка-пятилетка, когда
ее щекочут. И задыхался от ужаса. Смерть засматривала ему в глаза,
и он не мог отвести взгляда.
***
Дом я почувствовала еще издали: он ждал меня, поблескивая
стеклами в сторону дороги. Маленький, кургузый осколок старины -
все, что осталось от западного крыла давным-давно разрушенного
дворянского имения. Здание это много раз перестраивали и
переделывали, но, полагаю, гармонии не прибавили. Дом выглядел
нелепо, настоящий «кривой домишко».