- А я пойду, Дина, - сказал доктор. - Мне выспаться надо. С
дежурства.
- А как же?.. – вскинулась я, но он меня остановил:
- Завтра. Все завтра. Сегодня отдыхай. Может, Анна Гавриловна
позвонит еще – из библиотеки, помнишь ее?
Я кивнула.
- Ну, будь. Держись, девица.
Доктор кивнул мне и вышел. Я услышала, как хлопнула дверь
квартиры, а спустя пару минут – входная внизу.
Я закрыла глаза и ненадолго заснула, будто провалилась.
Наверное, сказалось нервное перенапряжение последних суток.
Потом пришла Клавдия Михайловна, притащила яичницу с луком –
целую сковородку. Мы вместе сели за стол и я неожиданно для себя с
ужасным аппетитом съела почти всю яичницу, закусывая черным хлебом.
Я и забыла, какой он душистый, со слегка кисловатым вкусом мякоти и
толстой коркой – настоящий ржаной хлеб. Давно не ела такого.
Клавдия Михайловна только для виду поклевала чуть-чуть. И сразу
вскочила, чтоб бежать ставить чайник. Схватила пустую сковородку –
вымыть. Но я не дала – мне захотелось самой. Мы заспорили, обе
вцепились в посудину. И так и ввалились втроем в кухню: я, соседка,
и ее сковородка. Приклеились. В какой-то сказке что-то похожее
было. Я вспомнила – и засмеялась. Клавдия Михайловна – вслед за
мной.
А потом я увидела на окне в большой коричневой кастрюле Лёлечкин
старинный бальзамин - за любовь к воде его называют в народе
«Ванькой мокрым» - и смех у меня пропал.
Лёлечка с этим растением, как с живым, разговаривала. А вот
теперь он стоял с облысевшими ветками, почерневшими, повисшими как
тряпочные лоскутки, безжизненными листьями. Множество их опало,
усеяв подоконник. «Ванька мокрый» скорбел по своей хозяйке. Мне
стало страшно. Будь Лёлечка жива – она не допустила бы, чтоб ее
любимый «Ванька» так увял. «Значит, ее нет? Нет!», - вспомнилось
мне, и в висках застучала кровь, стало тяжело дышать.
Не думать. Единственное сейчас спасение – не думать ни о
чем…
Я схватила стакан, набрала воды и плеснула в кастрюлю с
цветком.
- Не поможет. Померзло все! – вздохнула за моей спиной
бабка.
Я обернулась:
- Как померзло?
Клавдия Михайловна пожевала сухим проваленным ртом и, будто
нажевав каких-то мудрых решений, объявила, перекрестившись:
- Так я Леночку, Царство ей небесное, покойницу, как нашла-то?
Вечером зашла к ней, валидолу попросить… И еще с лестницы почуяла:
сифонит! Подхожу – а из-под двери так и тянет скознячищем! Я – к
ней стучать, а у ней и не закрыто. Вошла я. Зову ее: Лёля, Лёля!
Никто не отвечает. Темно. Я опять – Лёля да Лёля…