Открыв неприцельный огонь, два
уцелевших танка прянули вперед, стремясь вырваться из-под обстрела,
а заодно и обойти нахального стрелка с двух сторон, зажать в клещи
и посчитаться за увечного собрата. Не тут-то было! Устаревший S40
содрогнулся от взрыва связки ручных гранат и остановился, словно
налетел на невидимую преграду. Тут же вторая связка попала ему на
моторный отсек, полыхнуло невысокое пламя, и из танка повалил бурый
дым.
Третий танк почел за благо не
связываться и, развернувшись на месте, смело бросился наутек.
Уваров снова вызвал Барсукова:
- Ну, Василий, у тебя и
молодчики!
- Ну так…
- Пошли людей экипаж из первого танка
вынуть. И пусть позиции сменят. Если я не ошибаюсь – Дмитрий
посмотрел на часы – то через сорок-сорок пять минут надо ждать
повторного визита.
- В расширенном составе, – хохотнул
капитан Барсуков, и тут же спросил, – Мне опять одному кувыркаться,
или поможешь?
- По обстановке посмотрим. Вернее, по
количеству вновь прибывших.
- Ну-ну… Вечно вы,
глухари[9], пытаетесь на нашей спине в
рай въехать…
Уваров представил себе тощую спину
худющего капитана Барсукова, который напоминал скорее обтянутый
кожей скелет, чем обычного человека и усмехнулся. Затем разложил
рядом с собой карту и начал колдовать с кругом и линейкой, размечая
сектора огня и зоны поражения.
Туфе злился. Результаты разведки были
нулевыми: он так и не сумел сориентироваться на местности, зато
ухитрился напороться на грамотно организованную засаду, стоившую
ему двух машин с экипажами. И что самое обидное: обвинить в потерях
никого кроме себя не получалось. Никак.
Через триплекс командирской башенки
майор видел, как из горящего S40 попытался выбраться экипаж, но
русский пулемет пресек эту попытку на корню. Механик-водитель
кувыркнулся подбитым зайцем и растянулся рядом с горящей машиной, а
командир так и не выбрался из кормового башенного люка, свесившись
на половину безвольной тряпичной куклой.
Из второй машины не выбирался никто,
и Туфе искренне молился, чтобы из ее экипажа все погибли, потому
что если они живы, то попадут в руки большевиков…
Поляки-эмигранты, появившиеся во
Франции в превеликом множестве, в один голос рассказывали о
зверствах красных, о нечеловеческих пытках, которым подвергали
храбрых поляков, которым не посчастливилось попасть в плен, и майор
не желал никому из своих солдат и офицеров такой страшной
участи.