Радиостанция
«Судьи» внезапно ожила, фиксируя многочисленные передачи в метровом
диапазоне. Звучащие на закрытых частотах Грауштейна, защищенные
сложными монастырскими кодами, они были слишком сложны для
перехвата и расшифровки, отчего выглядели бессмысленными, как
варварский говор. Но эта бессмыслица определенно имела смысл для
монахов-рыцарей с зеленым крестом на лобовой броне. Гримберт
заметил, как встрепенулись вставшие было у рефектория рыцари. Так,
будто уловили в окружающем эфире какую-то нотку общего
беспокойства, передавшуюся и им.
Гримберт
заставил «Серого Судью» сохранять неподвижность, на миг забыв даже
про ковыляющего пьяной походкой «Вифанийца». Передачи, из-за
которых радио-эфир над Грауштейном внезапно забурлил, точно котел
на огне, едва ли были теологического толка. И уж едва ли
рыцари-монахи, молчавшие несколько дней, точно записные отшельники,
внезапно нарушили свое молчание, чтобы обменятся цитатами из
Святого Писания или обсудить какой-нибудь схоластический
казус.
Что могло
вызвать у них беспокойство?
Послание приора
Герарда, сам себе ответил Гримберт. Возможно, приор Герард получил
ценную информацию от врачей, вскрывавших Клауса, и поспешил довести
ее до своих рыцарей. Может, это был приказ об аресте?.. Гримберт
ощутил, как ноет истончившаяся печенка. Быть может, передачи,
казавшиеся ему какофонией и плещущиеся в эфире, как кипящая вода в
котле, были перечнем строгих указаний и приказов – «Серого Судью,
где бы он ни находился, немедленно блокировать. Любое сопротивление
с его стороны встречать огнем. Но я не хочу, чтобы вы повредили
того, кто находится внутри брони. Он нужен мне живым и готовым для
допроса…»
Мысль была
тяжелой, давящей, как серый камень. Такую не выкинешь невзначай,
как яблочный огрызок из окна моторизированной кареты. Бежать.
Развернуть «Серого Судью» и на полные обороты! Пока эти двое,
замершие у рефектория, растерянно переглядываются, силясь уразуметь
приказ, у него будет секунд пять, чтобы…
Ворота
запечатаны, крепостные пушки в полной готовности к стрельбе. Паром
вытащен на берег. Все, что ему остается – врезаться на всем ходу в
стену Грауштейна, выдержавшую бесчисленное множество кельтских
снарядов и бомб, молясь, чтобы бронированная сталь оказалась хоть
немногим крепче старой кладки. Прорваться к воде и рухнуть в нее,
зная, что впереди – не спасение, а десятки и сотни затаившихся
глубинных бомб, веками ждавших свою жертву…