Ягеллон взглянул
на него с истинно-птичьим безразличием, как смотрят обычно на
деталь обстановки, не имеющую особенной важности.
- Надеюсь, пять
лет назад вы внимательнее следили за своим языком.
Томаш заворчал,
глядя на своего соперника исподлобья.
- Самодовольный
павлин… Думаете, этот балет, который вы называете поединком, хоть в
малейшей мере похож на настоящий бой? Что вам знать об
этом?
И без того
бледная кожа Ягеллона приблизилась на пару тонов к холодному
мрамору.
- Благодарю за
бой. Я обязательно извещу вас, если захочу узнать ваши соображения
касательно этого.
Но если он хотел
охладить пышущего жаром Томаша, то лишь зря тратил
время.
- Бой – это не
проклятые пируэты! – тот осклабился, - Это испепеляющий огонь,
бьющий вам прямо в лицо! Это земляные валы и эскарпы! Это
бронебойные батареи, кроющие фланговым, и горящая нефть под ногами!
А вы…
Пожалуй, эти
двое сейчас вцепятся друг другу в глотки, злорадно подумал
Гримберт, даже без доспеха. Чувствуется, что оба напряжены, видно,
долгое ожидание грауштейнского чуда не наделило их души
христианским смирением.
Шварцрабэ
выскочил, словно чертик из табакерки. Гибкий, подвижный,
улыбающийся, в своем щегольском и неуместном берете, он очутился
между Ягеллоном и Томашем так легко, будто был закадычным приятелем
обоих.
- Превосходный
бой! – с жаром произнес он, пожимая руки, которые отнюдь не
стремились ему навстречу, - Признаться, прежде я самонадеянно мнил
себя человеком, разбирающимся в «Шлахтунге», но теперь вижу, что не
гожусь вам обоим даже в подметки. Какой бой! Потрясающе, просто
потрясающе. Если бы некрозные братья сообразили взимать плату со
зрителей за его просмотр, то завлекли бы в Грауштейн куда больше
паломников, чем какая-то пятка. Сир Хуго фон Химмельрейх – к вашим
услугам! Так уж случилось, что у меня в кармане завалялось
несколько монет и я охотно потрачу этот капитал на кислое
монастырское пиво, чтоб спрыснуть эту славную победу и заодно
выслушать ее детали от участников. Что скажете?
Его слова не
нашли горячего отклика. Томаш молча вырвал руку и заковылял к
своему доспеху, что-то нечленораздельно бормоча на ходу. Двигался
он так, будто в его позвоночнике не осталось ни одного целого
позвонка, а во внутренностях со стороны на сторону перекатывался
тяжелый чугунный шар.