- Какие будут
распоряжения, мессир?
Гримберт
скрипнул зубами. Ядовитый сарказм Берхарда он улавливал не хуже
жесткого гамма-излучения.
- Запасемся
христианским смирением, барон. Раз уж нам не избежать
гостеприимства Грауштейна, будем использовать его наилучшим
образом. Попытаемся выведать все грязные секреты, которые святоши
не успели спрятать под замок.
- Если ты
рассчитываешь на меня, не ожидай слишком многого. Едва ли я сойду
за своего в этом прокаженном братстве.
- Не умаляй
своих талантов, Берхард, ты даже у Вельзевула выведаешь рецепт
серного варева. Кроме того, монастырь сейчас под завязку набит
паломниками, что тоже нам на руку. Чем глубже людское море, тем
больше течений в нем ходит. Слейся с толпой и собирай всю
информацию, до которой дотянешься.
- Отличная
затея, - Берхард не посчитал нужным изображать энтузиазм, - Ну а ты
чем займешься?
Гримберт сделал
глубокий вдох.
- Буду молиться,
- усмехнулся он, - Что еще мне остается?
***
«Серый Судья» в
отличие от своих более совершенных собратьев, не был наделен
развитыми навыками самостоятельности. Будучи по своей природе
послушным исполнительным механизмом, он привык беспрекословно
выполнять волю своего хозяина, пытаясь трактовать его мысленные
импульсы в меру своего скудного разумения, но на большее не
годился.
Он не умел
самостоятельно строить маршрут, не умел выполнять сложное
маневрирование, а снующих под ногами людей зачастую попросту не
воспринимал в качестве препятствий. Если бы Гримберту вздумалось
отпустить «Судью» бродить по монастырю по своему разумению, как
иной раз отпускают коня гулять по пастбищу, тот в самом скором
времени растоптал бы кого-нибудь из лазаритской братии, а то и
своротил бы бронированным плечом какую-нибудь из построек. Гримберт
стиснул зубы, подумав об этом. Этого еще не доставало. После
трагедии, разразившейся в рефектории, Грауштейн более не напоминал
ярмарку, заполненную гомонящим праздным людом, он
напоминал…
Осажденную
крепость, подумал Гримберт, ощущая, как серый камень Грауштейна,
еще недавно казавшийся старым и высохшим, наполняет душу тяжелым
гранитным холодом. Мы все – точно беглецы, спрятавшиеся за стенами
от грохочущих кельтских дредноутов, нестройными голосами горланящие
гимны и силящиеся сделать вид, будто жизнь течет привычным
порядком, а опасности вовсе нет.