— …его сбила машина.
7. 4.1 Флэшбэк
Я не помню, как вбегаю в больницу, нахожу нужный этаж и встречаюсь в коридоре с толпой ожидающих.
Стук моих каблуков отдается эхом в ушах.
Наспех приглаживаю растрепавшиеся, спутанные волосы. Я даже не хочу думать, как выгляжу. Да это и неважно.
Все, что сейчас имеет значение, — это Самсонов. И его гребаная жизнь.
Я случайно задеваю кого-то плечом и извиняюсь. Судорожный вдох и длинный выдох.
А когда приближаюсь, Алиса вся в слезах бросается ко мне в объятия, и я стискиваю ее. Она плачет навзрыд, а я так потрясена, что пока что даже дышать нормально не могу. Не то что плакать.
В голове чертова карусель, и я ничего не понимаю.
Проходит три часа… четыре… пять? Я не знаю.
Не помню, в какой момент мы оказались в специальной зоне ожидания повышенной комфортности.
Все, что я делаю, — сижу в кресле и раскачиваюсь из стороны в сторону. Алиса сидит рядом на подлокотнике и держит меня за руку. Часть парней из команды облепила большой диван. Соколов — на полу, в ногах — монотонно стучит затылком по подлокотнику, поникшие Астахов, Юдин и Захаров — на диване, изредка ероша волосы и отвечая на звонки других сокомандников, переживающих за состояние Глеба.
В остальном никто из нас не говорит. Все сидят в ожидании, и эта тишина сама по себе нагнетает обстановку до удушающего состояния.
Особенно когда я смотрю на Багирова, сидящего на корточках и привалившегося к стене.
Он тянет длинную челку, будто готов начать рвать на себе волосы. Таким я его еще не видела. Мрачнее тучи. Уязвимый. Заламывающий татуированные пальцы в каком-то отчаянии.
Алиса осторожно выпускает мою руку и подходит к мужу, опускается перед ним, чтобы обхватить его лицо и заставить посмотреть на нее.
— Это я виноват, — сокрушенно произносит он. — Я был груб с ним, детка… Я не поддержал его…
— Нет, нет, — подруга притягивает мужа к себе, и тот утыкается лбом ей в грудь. — Это несчастный случай, — шепчет она и прижимается губами к его макушке, успокаивающе поглаживая по спине.
Ком в горле давит, и я отворачиваюсь, болезненно сглатывая.
Если бы я не позвонила Багирову, возможно, он бы не был груб с Самсоновым. Так что он не прав. Это я все испортила, вмешав его в наши недоотношения.
Мне не стоило этого делать.
Сквозь стеклянные двери я замечаю в коридоре рыдающую маму Глеба, рядом, как каменная статуя, стоит отец, прижимая ее к себе. Они о чем-то разговаривают с врачом. А потом он жестом просит их следовать за ним.