— Проходи, Варвара, — кивает, не вставая. — Садись.
Я сажусь напротив. Смотрю внимательно, пока он какое-то время молчит, перебирая бумаги на столе. Возникает какое-то тревожное ощущение, но я списываю на напряжение после всех событий последних суток.
— У тебя… больше нет необходимости приходить на работу, — говорит наконец, вскидывая на меня взгляд.
Я моргаю.
— Простите?
— Ты уволена. Сегодняшним числом.
Я сжимаюсь, задержав дыхание. В груди становится как-то неприятно, саднит.
Уволена? Просто вот так? Без предупреждения, без объяснения?
— Но… за что? — выдыхаю. — Я ведь всё делала… никогда не опаздывала, не подводила. Я…
Он поднимает глаза, медленно, с какой-то ленцой.
— Подпиши, пожалуйста. Вот тут, и тут.
Протягивает бумаги. Я беру ручку, всё ещё не веря. Это ведь были деньги, которые шли впритык. Я считала каждый рубль. И эта работа… она меня очень выручала. Не так уж много я получаю в музыкальной школе, и была очень рада найти такую подработку.
Кручу ручку несколько секунд в нерешительности, пробегая глазами по приказу об увольнении. А потом ставлю подпись, прикусывая губу, чтобы не сказать ничего лишнего.
Ничего не понимаю. Бред какой-то…
В этот момент Баварский встаёт и обходит стол. Я продолжаю сидеть, собирая бумаги. И тут — чувствую его руки на своих плечах.
Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.
— Что вы делаете?
— Всегда думал, что ты… правильная, — голос меняется, становится вязким, липким. — Такая чистая, скромная девочка. А ты, оказывается, такая же шлюха, как и все.
Меня будто током прошибает. Я отстраняюсь и резко встаю.
— Не смейте говорить такое.
Он смотрит с откуда-то взявшейся ненавистью. С каким-то внутренним ядом, от которого меня передёргивает.
— Я-то думал, ты особенная. Даже хотел с тобой… серьёзно чтобы. А ты — мафиозная подстилка. Ты даже не сопротивляешься. Раздвигаешь ноги перед этим… монстром. Перед Касьяновым. Это ведь он отдал приказ уволить тебя.
Грудь простреливает. Я чувствую такую вспышку злости, что теряю контроль. Рука взмывает сама по себе и раздаётся пощёчина. Громкая, звонкая, обжигающая ладонь.
Меня тут же начинает бить крупная дрожь. Воздуха не хватает, глаза жжёт. Я пребываю в полном шоке от этого разговора и не могу поверить, что это сейчас вообще происходит.
Баварский отшатывается. А потом его глаза темнеют.