– Покой, добрый человек! Ну и жара
нынче, верно? Я говорю – жарко сегодня, сил нет. А? Нет? Оглох, что
ли? Эй, дружище…
– Руку нахрен убрал.
всё оторву растерзаю не скажу про
стариков не скажу пусть хоть трижды родители не скажу убью шериф не
велел щас в клочья мясо мухи
– РУКУ НАХРЕН УБРАЛ!!!
– Ухожу-ухожу. Ушел. Всё.
«Старики, – думал Джон, вышагивая под
палящим солнцем. – Родители. Шериф не велел. Ну и суров же у них
шериф. Но что это за родители такие? Чьи?» Боль, тягучая и липкая,
ворочалась в затылке, мысли путались. За утро Репейник две дюжины
раз затевал разговор с деревенскими, и никто не хотел ему отвечать.
Не было толку и от касаний. Все, казалось, что-то знали, что-то
важное, но запретное, причем настолько был силён запрет, что даже
думали о нём с украдкой.
«Родители, – думал Джон. – Старики».
Не мог же, в самом деле, этот шериф так всех запугать. Нет, дело
тут крылось не в страхе. Джон чувствовал эмоции деревенских, и
страха в них не было, во всяком случае, не больше, чем в обычном
человеке. Зато вдоволь было чего-то еще: не то стыда, не то
сожаления. Словно вся деревня делила общий грех, и об этом грехе
было мучительно вспоминать.
Что ж, в таком случае стоило искать
человека, лишенного стыда, глухого к сожалению и не помнившего
своих грехов.
Если верить словам старосты, такой
человек в деревне имелся.
Ворота Гриднера были сделаны из
листового железа и выкрашены в бледно-зеленый цвет. На металле не
виднелось ни заклепочных узоров, которыми так любят украшать свои
поделки деревенские мастера, ни легкомысленных прорезных окошек в
форме сердец, ромбиков или крестов. Только зеленая краска, чтобы не
ржавело железо. Весьма практично.
– Хозяин! – крикнул Джон в десятый
раз. – Эй, хозяин!
Из-за забора глухо и лениво гавкнула
собака. Так продолжалось уже четверть часа: Джон звал хозяина,
собака гавкала в ответ, и потревоженная тишина вновь утверждалась в
своих правах.
Солнце стояло высоко. Было жарко.
Джон вытащил револьвер и постучал
рукоятью по воротам, отчего получился громкий, звонкий и наглый
звук. Но всё равно никто не отозвался. Только собака бухнула ещё
пару раз, словно для порядка, и затихла.
– Холера, – пробурчал Джон. Он
спрятал револьвер и смерил взглядом забор. Забор был высокий, на
пол-ре выше Джона, но при желании можно было ухватиться за край,
подтянуться и перепрыгнуть на ту сторону. Однако такое действие
однозначно стало бы нарушением закона. А закон тут, в глуши, каждый
понимал, хоть и по-своему, но очень просто, и всегда в свою пользу.
Особенно это касалось таких людей, как Гриднер.