– Оу… – выпячиваю губы, протяжно, как будто удивилась. – И что же я такого сделала, Раевский? Использовала то, что ты мне рассказывал в постели? Ой, как нехорошо. Предала доверие, да? Какое кошмарное преступление!
Сарказм льётся с губ, как яд. Липкий, острый, ядовитый.
Я глотала его ночами, неделями напролёт. Обвинения стали моим любимым деликатесом.
А теперь – я хоть поделиться им могу. Направить отвращение тому человеку, которому оно изначально предназначалось.
– Я такая плохая… – вздыхаю наигранно. – Взяла и использовала человека, которому доверяла. Нарыла всё, что могла. И продала. Ай-ай-ай, звучит ужасно. Согласна, Мот, нехорошо так. Непорядочно. Неприятно, да? Когда в твоей же игре тебя обыгрывают?
Я делаю шаг ближе. Слишком близко. Между нами почти нет воздуха.
– Скажи честно, Раевский. Это злит? Или пугает?
Гнев жжёт внутри. Гулкий, тяжёлый. Я киплю. От его молчания. От его наглости.
От его присутствия.
Мот делает шаг. Последний, разделявший нас. Оказывается вплотную ко мне. Мужчина смотрит на меня сверху вниз.
Между нами миллиметры. Воздух дрожит. Напряжение тянет жилы, дыхание даётся с трудом.
Мы почти прикасаемся.
Почти.
Но ни один не дёргается.
Я чувствую его дыхание. Слышу, как хрустит сустав в его пальце, когда он сжимает кулак. Кровь в висках пульсирует барабанами.
– Это нихера не одно и то же, красавица, – роняет хрипло.
– Разве, мудила?
Его челюсть дёргается. Ноздри раздуваются. Скулы прорезают щёки. Он скалится.
А я только пожимаю плечами. Будто мы говорим о погоде.
– А что? – киваю. – Я думала, мы факты озвучиваем. Я красавица, это факт, который подтвердит любой. А ты мудила. Это тоже факт. Так и живём.
Между нами танцуют искры. Кусают кожу, ищут возможность взорваться.
От взгляда Раевского нутро словно обжигает. Он в ярости. Вены на шее натянуты.
Но я не отступаю. Не опускаю глаза. Потому что я не боюсь его. Я ненавижу.
Готова растерзать его, испепелить, забить кулаками, кричать до охрипшего горла. Я готова убить.
Поэтому пусть своей злостью подавится.
– Но мы всё равно не равны. Чтобы я не сделала. Потому что, – делаю рваный вдох. – Мой отец… Он… Он мёртв.
– Этого не должно было случиться, – произносит тихо. – Это не входило в планы.
– А мне плевать! – срываюсь на крик. – На твои планы, на тебя, на всё!
Гнев срывает тормоза. Мурашки бегут по коже, зубы сводит от гнева. Он извивается, сдавливая сердце.