— И разводись, — тихо прошептал я, обнимая себя за плечи и раскачиваясь на одном месте, мне только смирительной рубашки не хватало.
И Адам отпрянул от меня, резко встал, хлопнул себя по коленям.
— Господи, Устинья, не делай из всего трагедию,
Любовь его неправильная, жестокая.
Любовь его, которая заставляла сердце биться тройными рывками, заставляла кипеть от чувств.
— Я не вижу смысла в этой беременности, как ты этого понять не можешь!
— Еще несколько недель назад ты видел смысл в том, чтобы ложиться со мной в одну постель? Теперь ее греет другая? — Тихо прошептал я.
— Устинья это глупо. Я приезжаю, говорю о разводе. Ты мне говоришь о беременности. Где взаимосвязь? Я хотела ему сказать о беременности, но если бы знала о том, что он приедет с разводом…
Какая, к чёртовой матери, разница, что со мной происходит, если я уже и так мертва?
— Устинья. Да прекрати ты плакать, ты же знаешь, я не могу, не могу видеть твои слезы, Устинья. — Зарычал Адам, снова подорвался ко мне, схватил за плечи, попытался поднять, а у меня ноги скользили по влажному кафелю.
Любовь его неправильная.
Болезненная, которая отравила меня.
И заплаканными глазами я смотрела в лицо мужу, который когда-то мне очень много лет назад, в ту мою семнадцатую осень, шептал.
— Я для тебя все звезды соберу. Ты заслуживаешь намного больше, чем миллионы роз.
А сейчас, словно наотмашь бил меня по щеке раз за разом фразами, которые выжигали душу.
— Что я тебе сделала? Я тебя недолюбила? Я тебя не…
— Ничего ты мне не сделала. Но это вопрос ко мне, это я разлюбил.
И в памяти всплывали обрывки фраз.
— Такую, как ты, не отпускают. Такая, как ты, одна на миллион, а все, что до тебя просто цифры. Понимаешь?
Я тогда так верила в то, что я действительно особенная, я действительно одна на миллион.
А сейчас выходило...
— Почему мы разводимся?
— Почему я тебе уже объяснил? Я не чувствую, ничего не горит у меня внутри, ничего, понимаешь?
— Двадцать пять лет горело. А сейчас все сожжено дотла.
Ломкий надтреснутый голос.
— Устинья, не выворачивай ты мне душу, я приехал к тебе и сразу поставил вопрос, так как он должен стоять.
— А если бы ты знал заранее, что я беременна?
И этот вопрос оказался куда удачнее предыдущего, потому что Адам бросил на меня тяжёлый взгляд. Дёрнул подбородком так, как будто бы собирался ответить.