Он оскалился, сдерживая себя, чтобы не напугать Лею. Не выдать себя раньше времени.
Вся его суть — древняя, безжизненная, дисциплинированная — сопротивлялась.
В глубине, под слоями самоотречения, за каменными стенами, которые он возводил целую вечность, шевельнулось сердце.
В груди сначала стало тесно. А потом — будто кто-то изнутри ударил кулаком.
Тук!
Древний замёрзший механизм вдруг дёрнулся и заскрежетал, отзываясь болью. Непривычной. Едкой.
Всё внутри вновь застыло — только этот один удар повторялся эхом, отдаваясь по венам.
И…
Тук!
Тук!
Тук!
Тысячи лет — без пульса.
Тысячи лет — тишины.
Его сердце забилось вновь.
Вампир склонился, приложив ладонь к груди.
Под пальцами — не тишина.
Не пустота, к которой он привык.
Под пальцами — стук. Глухой, неровный, как барабан сердца новорождённого, который учится жить.
Сначала он не поверил.
Может, иллюзия.
Тук. Тук. Тук.
Реальный. Живой. Его.
Высший вампир распрямился, будто в груди произошел взрыв.
Губы приоткрылись. Грудная клетка приподнялась. Лёгкие, так долго спавшие, сжались и приняли первый глоток.
Вдох.
Мир окрасился иначе.
Воздух — не просто стерильный и клинически чистый. Он пах. Жизнью. Тканью ее блузки. Тонкими духами. Бумагой. Кожей.
В каждом запахе, в каждом звуке — дрожь.
Он ощущал слишком много, слишком резко.
Константин судорожно выдохнул, поднимая глаза на Лею.
Она смотрела на него растерянно, тревожно.
— Вам… плохо?
Он не ответил. Не мог.
“Ты дышишь, — пронеслось в его голове. — Ты дышишь, чёрт возьми”.
А с дыханием пришло чувство. Глубокое. Полное.
Он чувствовал себя живым. Настоящим. Не существующим по инерции.
А живым!
Сердце билось медленно, тяжело, разгоняя окаменевшую кровь.
Каждый удар был похож на пытку.
Она осмотрелась, вскочила, бросилась к кувшину с водой, налила в стакан.
— Выпейте, — произнесла требовательно. — Я же вижу, что вам плохо. У вас испарина на лбу.
Вампир смахнул ладонью капли влаги и долго смотрел на пальцы.
— Может, давление? — Лея делала предположения. — Может, нужно позвать кого-то?
Он отрицательно покачал головой, выпрямился. Движение далось с трудом. Он чувствовал всё: мышцы, сухожилия, даже кожу.
— Нет, — прошептал, — мне… не плохо.
Пауза.
— Мне… впервые — по-настоящему.
И улыбнулся. Не так, как улыбались люди. Не так, как притворялись вампиры. А так, как улыбаются те, кто только что вернулся — оттуда, откуда никто не возвращается.