Марк ужаснулся, но не самим этим
мыслям, а потому что не понял – кому именно они принадлежат, ему
или Бладхаунду.
– Почему вы не сказали, что моя жена
жива и тоже здесь? – он неотрывно смотрел в темные чуть зеленоватые
глаза Бострома, надеясь уловить реакцию. Но врач и бровью не
повел.
– Сам подумай, – пожал плечами Ник,
вновь возвращаясь за рабочее место. – В каком состоянии ты был? Ты
ничего не понимал, у тебя по крови еще бродила лошадиная доза
транквилизатора, ты мог сорваться в любой момент. Насколько
целесообразно было мне создавать дополнительный мотиватор для твоей
дестабилизации?
Марк хмыкнул. Справедливо.
– Я бы сказал тебе, поверь, – Ник
откашлялся. – Но позже. Возможно, через несколько месяцев, когда
увидел бы прогрессивную динамику и ослабление социальных
аутоограничителей, – он активировал голографический экран стола и
коснулся его пальцами в командной последовательности. – А откуда ты
узнал о ней? Встретил?
– Уверен, она не обедает в общей
столовой, – усмехнулся Марк. – И во двор ее выпускают одновременно
со мной, – сказав это, он внезапно понял, что не может ответить
честно. Ведь тогда Ник узнает, что он выбирался из палаты.
– Мне об этом поведал тенебрис, –
спустя минуту пояснил он, мысленно пожимая плечами – ведь это как
раз было правдой. – Я теперь слышу его в реальности, как Бладхаунд
слышал в симуляции.
– Вот как! – Ник нахмурился и набрал
на голографическом экране еще несколько команд. – По правде говоря,
это плохо. Это значит, что синдром психического автоматизма
укореняется, хотя еще вчера мне казалось, что шизофренический базис
начал произвольную деконструкцию. Возможно, стоит пересмотреть
стратегию лечения, но… – он оторвался от экрана и посмотрел на
Марка. – Это уже моя проблема. А теперь я должен пояснить, что это
не тенебрис рассказал тебе о жене. Это ты сам рассказал себе о
ней.
Марк потупился, ожидая продолжения.
Он не расслабился, но под располагающим взглядом Ника сел обратно в
кресло. И тогда Бостром продолжил:
– Этот эффект в современной
психиатрии называется бессознательная мнемоническая манифестация. О
нем строили предположения еще в далеком прошлом, но только два года
назад гипотеза стала, наконец, теорией. Идея в том, что наше
сознание воспринимает лишь определенный процент информации,
поступающей с органов чувств. У кого-то больше, у кого-то меньше,
это не важно. Важно, что вторая, большая часть данных попадает в
бессознательное, и остается там потенциально навсегда.