Ибо, отдаваясь целиком там, где это предназначено самой природой, она оставалась несгибаема во всём остальном. Её «нет» отдавало приговором революционной тройки, обжаловать который теоретически возможно, но практически затылочная область получит свою дозу свинца куда раньше, чем сможет осознать первую строчку апелляции. Чёртов контраст, пожалуй, возбуждавший ещё больше, но поделать что-то с которым оказывалось всякий раз невозможно. Здесь был не какой-то слабохарактерный вызов в ответ на готовность подчиняться в сексе, не самодурство излишне популярной девочки, но просто здравый смысл и естественное желание сохранить за собой абсолютную свободу. Насытившиеся, лишь только ощутившие первозданную власть завоеватели вдруг понимали, что рабы в этой причудливой связке именно они, а ошейник с кольцом на аристократически худой шее – лишь предмет интерьера, антураж комнаты, что следует вскоре покинуть. Потому как негласные законы помещения утверждали право оставаться там хоть бесконечно, но лишь покуда присутствующие занимались делом – разве что с незначительными перерывами. Ироничный парадокс сверх меры насытившегося прогнившими устоями мировоззрения: шестеро мужчин на службе одной женщины, твёрдо уверенных в том, что в этой щедро оплаченной великолепной семёрке выгодоприобретатели именно они. Сколь ни грустно, но даже простейшая аналогия с обратной пропорцией – впрочем, и впрямь мало где виданная, – не заставляла их задуматься, сколь как минимум противоречиво подобное распределение ролей.
Речь, таким образом, давно шла не о приоритетах, эмансипации или ещё какой поверхностной мишуре; она, быть может, первая заглянула в корень проблемы. Вовсю, полным ходом, со скоростью чуть ли не света шло тотальное вырождение мужского начала – по крайней мере, в так называемом цивилизованном обществе. Те, кому самим мирозданием назначено было брать, умели теперь только просить, да и то – заискивающе глядя в глаза. Раскошелившиеся на сеанс постельной магии, они искренне радовались, когда оплаченный инвентарь получал от процесса удовольствие, и охотно жертвовали ради последнего собственными желаниями, находя какую-то поистине мазохистскую радость в добровольном преклонении. Мимолётный комментарий шлюхи об их способностях любовника оказывался куда важнее собственного мнения. Пошлый комплимент неутомимости заставлял вкалывать не хуже голодного дятла, а порождённые неблагодарным трудом стоны наслаждения оправдывали потраченную сумму куда лучше, нежели итоговое количество излияний. Здравый смысл извратился до неузнаваемости, а жертвовать ради этой странной эволюции пришлось самой что ни на есть силой – уникальным собранием всего лучшего, чем одарила мать-природа столь бестолково разбазаривших этот священный огонь людей.