Гертруда Марковна пригладила сыну на голове редкие седые волосы.
– Гордиться мною будете – вот что! – выдохнул Густав.
– Ну, дай Бог, – матушка поцеловала Густава в лоб и пошла к себе в спальню, позабыв сердечные капли на столике.
***
А Сарапульское дознание пришлось начать заново. Салтыков начал тем, что для острастки и пользы дела поднял всю вертикаль земской полиции. Затребовал дополнительные сведения о надзоре за старообрядцами от исправника Алексеенко. Трех становых – Мышкина, Назарьева и Тукмачева опросил дополнительно, потребовав предоставить списки всех подозрительных личностей по каждому стану. Сотских обязал ежедневно отчитываться о сношении лиц, уличенных в неблагонадежности, десятских же – выстроил в шеренгу и чуть не каждому приставил кулак к носу и прорычал «ужо я вам!». А вот со следственным приставом Радзишевским побеседовал тет-а-тет без посторонних, после чего тот бывал у Салтыкова чуть ли не ежедневно и при закрытых дверях. Свои методы имелись у следователя Салтыкова. Людей толковых привечал и способствовал, а вот лентяев и тугодумов разносил в пух и прах без стеснения. Был случай, когда в одного такого чернильницей запустил. Хорошо в голову не попал, иначе зашиб бы насмерть.
Так вот, изучив суть, Салтыков принялся за работу. В течение месяца допрашивал арестованных Дрейером раскольников поочередно – то Смагина, то Ситникова. Сводил их вместе, стращал, убеждал в бесполезности упорствования; в другое же время умасливал, проникался обстоятельствами, симпатизировал. И главное: из многочисленных объяснений разбойников чиновник постепенно, от беседы к беседе, уяснял для себя, в чем же могла заключаться суть так называемого заговора против Государя императора? Ежели имелись ввиду Донские казаки, то бишь – некрасовцы, то вся их подковерная деятельность сводилась к тому, чтобы усадить в Белой Кринице собственного старообрядческого митрополита, а затем принять в свои ряды несметное количество крестьян-переселенцев из центральной России, имеющих религиозные расхождения с официальной церковью. Однако же, вновьприбывшие в Криницу раскольники никакой политической вражды к бывшему Отечеству не питали. Скорее, наоборот. Никакая польско-османская агитация не могла заставить старообрядцев встать с оружием в руках против Российской империи на стороне бусурман.