***
И первая же новость, ожидавшая появления Салтыкова в Вятке, оказалась приятной и, без сомнения, радостной. Дали ему надворного советника. Постановление о производстве в чин неделю как пролежало на службе. Посему друзья и сослуживцы встречали скитальца с распростертыми объятиями и горячими поздравлениями. Да и сам Михаил был несказанно рад этому, потому что жалование его существенно увеличивалось. Что весьма кстати. И, правда ведь, деньги никогда не бывают лишними.
Вечером Салтыков наведался в гости к Иониным. Так тянуло блудного сына после долгих странствий оказаться в знакомой обстановке, прижаться к друзьям, поделиться радостной новостью и, наконец-то, выговориться. Точнее – объясниться с Софьей Карловной, предметом всех его предательских помыслов.
Софья, как нарочно, надела свое серое платье с пелериною, что особенно нравилось Михаилу. Шутила, была весела и порхала как бабочка. Первым делом Салтыков поведал ей о здоровье ее папеньки, старика Фон-Людвига, с которым только что виделся, останавливаясь в городе Слободском. После – о своих невероятных приключениях и надеждах на светлое будущее. Он даже прочел вслух отрывок из секретного послания Сагтынского, со слов которого выходило, что сам Государь, по причине огромной своей занятости, поручил вопрос об освобождении Салтыкова из ссылки Дубельту. Его превосходительство, в свою очередь, как член секретного комитета, в принципе, был не против ходатайствовать за чиновника перед совещательной комиссией. Оставалась самая малость: дождаться выздоровления Государя Императора. Ведь именно он даст добро и осенит резолюцией.
Софья Карловна, порадовавшись за Михаила, в ответ похвалилась мужем: ему, как и Салтыкову, давали очередной чин. Они все вместе вспомнили прошлое. Покончив с обедом, друзья собрались пить чай. Софья Карловна достала из буфета пирожные.
– Бисквитные! – объявила она, – Будто бы знала, что Михал Евграфыч пожалует.
– Да-да, – Николай Васильевич хмыкнул и пригладил усы.
В отличие от Софьи, он оказался сегодня не особенно разговорчивым.
Софья Карловна строго взглянула на мужа, мол, к чему эти намеки и что за глупости. Повисла неловкая пауза, в продолжение которой слышны были постукивания серебряных ложечек о фарфоровые блюдца, да частые прихлебывания.
– Ладно, – выдохнул доктор, покончив с десертом, – Пойду-ка я спать. Поздно уже. И устал.