Молодая, стройная, нежная. Я провела рукой по волосам, ощущая их шелковую тяжесть. Потрогала гладкую щеку. Да уж. После моего шестидесятитрехлетнего, измученного жизнью и огородом тела, это было… ошеломляюще. Второй шанс, завернутый в такую роскошную упаковку. И эта глупая девчонка решила все это бросить, променять на могильный холод. Из-за мужика! Пусть и красивого, как языческий бог, но все равно — козла. Какая же дура. Жалко ее до слез.
В дверь тихонько, почти неуверенно, постучали. В комнату, стараясь не шуметь, проскользнула служанка с подносом, на котором стояли кувшин и чашка. Увидев меня на ногах у зеркала, она на мгновение замерла.
— Госпожа… Вам же нельзя вставать. Магистр Элиас велел соблюдать покой.
Я медленно повернулась к ней. Девушка тут же опустила глаза, сделав едва заметный книксен.
— Воды, — сказала я просто. Голос все еще был слабым и хриплым.
Служанка, которую, кажется, молча кивнула и подошла к столику. Ее движения были быстрыми и точными. Когда она ставила поднос, рукав ее платья немного задрался, и я мельком увидела на ее руке темный, некрасивый синяк. Она тут же это заметила и торопливым, почти вороватым движением одернула рукав.
Я нахмурилась.
— Ударилась?
Вопрос был задан без всякой задней мысли, но он ударил по девушке, как пощечина.
Она вздрогнула всем телом, поднос в ее руках звякнул и из чашки пролился чай. Она рухнула на колени, и из нее полился сбивчивый, панический шепот:
— Простите, госпожа! Умоляю, простите! Я… я нечаянно… Я буду лучше исполнять свои обязанности, госпожа! Только не наказывайте больше! Пожалуйста!
Я молча смотрела на ее трясущуюся спину. Наказание. За пролитый чай. Значит, этот синяк…
Холодная, злая ярость зародилась где-то в глубине души. Не на эту несчастную, перепуганную девочку. На ту, другую Оливию. Мало того, что сама жизнь не ценила, так еще и других мучила.
— Встань, — приказала я тише, чем хотела. Девушка вжала голову в плечи. — Встань, я сказала. И прекрати трястись. Я не собираюсь тебя наказывать.
Служанка с трудом, с недоверием поднялась на ноги, все еще не смея посмотреть на меня. От всего этого представления я почувствовала дикую, свинцовую усталость. Я доковыляла до кровати и бессильно рухнула на подушки, незаметно для себя снова проваливаясь в сон, пока где-то на периферии сознания слышался тихий плач перепуганной девушки.