– На, перечитай. Если все правильно, внизу напиши «с моих слов записано верно и мною прочитано». Поставь дату и подпись.
Опер наклоняется, чтобы передать мне планшет, и меня вновь окутывает его ароматом. У меня он теперь, наверное, будет всегда ассоциироваться с безопасностью и покоем. Я даже на секунду задерживаю дыхание. Машинально подаюсь вперед и мы неловко замираем едва не соприкоснувшись щеками.
Замечаю тонкие лучики морщинок в уголках его глаз – чуть более светлых на фоне загоревшей кожи. Щетину…
Испытывая жуткую неловкость, смущенно утыкаюсь в планшет. Алексей Романович Багиров. Майор. Ого. Это, наверное, круто.
Почерк у него удивительно четкий. Буквы скорее печатные, чем прописные – такая особенность. Читается текст легко. Я расписываюсь, стараясь не дрожать. Но подпись выходит кривая. Ну и ладно. Главное, что она засвидетельствовала. Теперь это не мой монолог, записанный от нечего делать, а документ, материал дела… Господи, дай мне сил через это пройти!
Багиров забирает планшет и встает. Заметно, что его беспокоит спина. Он шевелит плечами, наклоняет голову то в одну, то в другую сторону, чтобы снять напряжение с мышц.
– Всё, Сабина. Ты молодец. Самое важное дело сделано.
6. 3.2
Я не отвечаю сразу. Просто смотрю на него. А в голове крутится – как? И все? Мы больше никогда не увидимся? Нет, я, конечно, буду только рада забыть события той ночи, но… Он меня спас. Он мне помог. А я его даже не смогу отблагодарить?
– У вас есть визитка или что-то вроде того? – выпаливаю я.
– Зачем?
Хороший вопрос. И правда…
– Вдруг я вспомню что-то важное! Да мало ли…
Багиров (как удивительно ему идет эта фамилия!) растерянно ощупывает карманы куртки. Достает кусочек потрепанного картона и оставляет на тумбочке, перед тем как попрощаться.
Я остаюсь в палате одна. Дыхание сбито, сердце колотится. Внутри пусто. Как будто мне кто-то выжег нутро дотла, и осталась одна оболочка. Когда-то там поселится надежда и, может быть, злость. А сейчас ни-че-го. Пусто.
Через пару минут дверь снова приоткрывается. Мне приносят завтрак. Здесь овсянка, чай и целая горсть таблеток. Овсянку я не люблю, но чтобы поскорее восстановить силы, послушно съедаю всю порцию.
А ближе к обеду звонит мама. Затаив дыхание, я поднимаю трубку. Голос у неё тревожный, но собранный. Она требует сказать, куда меня увезли, а уже через полтора часа приезжает ко мне в больницу. Этого времени совершенно недостаточно, чтобы настроиться на предстоящий разговор. Недостаточно, чтобы придумать хоть какие–то внятные объяснения. С другой стороны, все ведь и так понятно.